Тени прошлого. Воспоминания

Вторая наша квартира была в доме Завадских, который принадлежала огромная плошадь земли, с большим двором и двумя старыми, заросшими, запущенными садами. Хорошо в них было гулять, как в лесу, тем более что во дворе было несколько товарищей мне. У самих Завадских старший сын, Павел, был очень старше, но младший, Ваня, совсем мой сверстник; у другого жильца, Арендта, тоже был сын Ваня, моего же возраста. Через Завадских я сошелся еще с кучей соседних мальчишек, а к лету приехал на каникулы и брат Володя. Но любимыми нашими прогулками были не сады, а кубанские плавни. Дом наш спускался прямо к небольшому протоку Кубани, за которым тотчас начинались плавни. Тут-то я узнал всю прелесть болот. Громадные камыши звонко шелестят стволами и листьями. Под ними множество ярких цветов, душистая мята, «рогоз», который продается даже на базаре, потому что он сладок и вкусен. В воде — всевозможные слизняки, улитки, множество мелких рыбок. Наша протока была неглубока, ее местами можно было переходить вброд, снявши только штаны. Но к нашим услугам были и каюки. Каюк — это лодка, выдолбленная из целого ствола дерева, вроде корыта. Потонуть каюк не может, но, как плоскодонный, с круглым дном, он очень легко опрокидывается. Плавать в нем но Кубани довольно рискованно, но для протоков, которые изрезывают плавни, каюк прекрасная лодка. Так как вода неглубока, то его движу!' не веслами, а пихаются во дно длинным шестом, и каюк мчится с необычайной быстротой, с какой лодку немыслимо разогнать веслами. Вот мы, бывало, захватим чей-нибудь каюк и закатимся в плавание. Понятно, что и купались мы по десять раз, и вообще полоскались в своих протоках, как утки. Иногда мы предпринимали путешествие на саму Кубань через плавни. Тут, на ее берегу, приходилось быть осторожным — берег крутой, обрывистый, как ножом срезан, а под ним быстро мчатся мутные волны, крутясь водоворотами. Вид зловещий, беда — оторваться, беда, если рыхлый берег обрушится. Только рыбаки-забродчики ничего не боятся. Они подтягивают свою сеть — вентерь, пришвартовывают его к берегу как судно к пристани — боком и вытаскивают оттуда баграми громадных севрюг и сомов, которых тут наваливается целая громадная куча.

Странное это название — «вентерь». По-латыни «venter» значит «желудок», и сеть на него действительно очень похожа. Она имеет вид огромного цилиндра на обручах, который с обоих концов су-

живается конусами, вроде конца сигары. В этих концах отверстия, которые можно открывать и закрывать. Через один конец рыба входит в вентерь, но сетчатая дверка устроена так, что отворяется только в одну сторону, а если бы рыба вздумала повернуть назад, то собственным движением захлопнет дверку. Через другое отверстие рыбу вытаскивают, открывши его, когда вентерь уже пришвартован у берега. Прибор очень остроумный, но как могло явиться для него латинское название?

Несмотря на то что наши протоки очень близко соединялись с Кубанью, в них водилась только мелкая рыба. Лишь один раз случилось, что заплыл сом, да и то небольшой, аршина два. Кое-кто из наших мальчишек видели его, и он нас порядком напугал, так что мы день или два не смели купаться.

В этих плавнях мы пропадали по целым дням, приходя домой только есть. И мама как-то не беспокоилась, ограничиваясь увещаниями быть осторожнее.

Осенью плавни начинают гореть. Жители их нарочно зажигают, чтобы камыш лучше рос. Это зрелище величественное — целое море огня на необозримом пространстве. Густой дым охватывает чуть не весь город, дым едкий, с неприятным запахом горелого мяса. Тут, вероятно, сгорают миллиарды несчастных лягушек, все лето оглашавших плавни своим звонким кваканьем.