Но родители не догадываются, на что ее обрекли, и никогда этого не узнают. Уже в первый день Андор рассказал ей, что посещения в домах-минус запрещены, «так как вторжение в личное пространство детей может нарушить процесс перевоспитания». В своем первом письме домой – по воскресеньям всем полагалось их писать – Йона написала, что тут нет ни школы, ни спортивной площадки, а вместо этого она должна по десять часов в день вставлять аккумуляторы в комфоны. Что в общей спальне живут сто детей вместе, что еду невозможно есть. В тот вечер к ней пришла Минди, ее щеки пылали почти тем же цветом, что и волосы. К тому моменту Йона уже знала, что это плохой знак.
Минди разорвала письмо прямо у нее на глазах.
– Йона Бергер! – кричала она. – Путь обратно в Звездный Свет начинается с желания стать лучше, а по твоему письму этого не видно. Всю следующую неделю ты будешь работать на два часа больше. Будет время подумать, что написать в следующий раз!
Как только Минди исчезла из виду, Андор предупредил Йону, что будет, если она еще раз напишет правду, – к ее сроку в Мин-III добавят лишний месяц. Так что в следующем письме Йона написала, что ей, конечно, еще надо привыкнуть к этой новой жизни, но что она узнала много нового и нашла себе друзей. От мамы пришло радостное письмо. Мол, она немножко волнуется, но очень довольна, что у Йоны всё хорошо. Благодаря тому что Йона в доме-минус, с семейного счета сняли половину штрафных баллов. И они уже переехали на одиннадцатый этаж. Немного жаль, конечно, что без Церемонии Света.
Андор наконец расправился с Йониной фасолью, и они вместе идут в палату. Мальчик еле заметно пританцовывает. Это случается с ним каждую субботу, потому что утром в воскресенье вывешивают баллы за неделю. Для Йоны завтра будет четвертый раз. И опять сердце у нее будет обливаться кровью, когда Андор в надежде побежит проверять, не набрал ли он достаточно баллов. Ему никак не удается наскрести столько, сколько нужно, чтобы подняться на следующий этаж. Просто он слишком мал ростом, чтобы успевать за рабочим темпом, как бы он ни старался.
Она тихонько хлопает его по плечу.
– Спорим, что завтра ты наконец сможешь от меня избавиться? Шел бы уже вещи собирать.
– Я не хочу, – его голос звучит серьезно как никогда. – Я боюсь, что ты тут без меня не справишься, Йона.
– Да уж, как же я буду жить без своего десятилетнего карлика? Я в полной растерянности.
Йона громко смеется, но при мысли, что Андор действительно когда-нибудь уйдет, сердце сжимается. В глубине души она рада, что ему не хватает баллов для переезда. Она чудовище. Но он единственный, кто может ее рассмешить, кто переживает, как бы она не обессилела от недоедания.
Он пытается шутить с первого дня их знакомства. Йона спросила, сколько ему лет, и Андор ответил:
– Десять. Минимальный возраст для Мин-III. Для детей от четырех до девяти есть специальное здание, Бэби-Мин.
– Что? Для четырехлетних детей?
– Ха-ха. Нет, я шучу.
– Вот уж насмешил так насмешил.
– Извини. Я не умею шутить. За это меня сюда и отправили, наверное. Я всех раздражал. Когда мне было девять, родители всё говорили, что отправят меня в дом-минус в тот же день, как мне исполнится десять, если я не буду меньше болтать, а больше делать. Но они, конечно, никогда бы так со мной не поступили. Меня отправили сюда только через два месяца после дня рождения.
В его голосе даже не было злости, но Йона просто вскипела, когда это услышала.
– Что же ты такого натворил?
Он пожал плечами.
– Мы живем в Нижнем районе, и родители уже много лет пытаются оттуда выбраться. Я приносил не очень много баллов, а так они получили надбавку. А с тобой что?
– Я положилась на людей, которым нельзя было доверять, и тем самым подставила свою семью.
Больше она ничего не стала говорить. Не важно, как они попали в Мин-III. Важно, как им теперь отсюда выбраться.
Глава 26
Многие «минусовые» больше всего любят воскресенье. Вместо каши дают яйцо и хлеб. Приходят письма от родных, а еще в девять часов вывешивают баллы. Йона воскресенья ненавидит, и не только потому, что Андор каждый раз так расстраивается. Она не завидует тем, кто получает письма пачками, но ей самой приходит одна-единственная страничка от мамы, и это разрывает ей сердце. От папы и Джимми ни слова. От бабушки тоже ничего. И от Залмана. Кажется, что для тех, кто остался в прежнем мире, ее больше не существует. Как будто ее засосало в черную дыру под названием Мин-III. Радовар прекрасно существует и без Йоны Бергер. И еженедельные мамины отписки не спасают от этого ощущения. У мамы просто нет выбора, не может же она не писать своей единственной дочери. Это противоречит образу примерной и некогда успешной семьи.