Тени старой квартиры

– Алеша? – откликнулась Бенидзе, вглядываясь в высокого старика, и у Маши сжалось сердце: в этой перекличке между пожилыми людьми она услышала зов юности. Она поддерживала Тамару Зазовну под руку и почувствовала, как дрогнула ее ладонь в перчатке. Алексей Иванович молча смотрел, как они подходят – чуть склонив голову на плечо и вглядываясь в лицо своей бывшей соседки.

– Совсем не изменилась, Томочка, – сказал он через легкую паузу, осторожно ее обняв.

– Конечно, нет, – рассмеялась Бенидзе, и Маша удивленно на нее взглянула: этот смуглый румянец, блестящие от сдержанной слезы глаза… А Тамара Зазовна тряхнула головой: – Всего-то полвека прошло.

– Да кто их считает? – с улыбкой пожал плечами старик, повернулся к Маше и протянул руку: – Здравствуйте. Лоскудов.

– Мария. Каравай, – протянула она ладонь в ответ, но на секунду замешкалась: кожа Лоскудова была вся в странных пятнах – экзема?

– Не обращайте внимания! – Алексей Иванович спрятал руку обратно в перчатку. – Наследственная проблема, это не заразно, чисто косметический дискомфорт. Так что у вас за вопрос?

– Я хотела поговорить с вами о бывших соседях. – Снег, нападавший на рукав пуховика за те несколько минут, что они стояли перед могилой, соскользнул мини-лавиной вниз.

Старик пожал плечами и раскрыл наконец над ними свой внушительный зонт.

– Боюсь, интересующая вас эпоха пришлась как раз на мою раннюю юность. А в этом возрасте взрослые нас не очень волнуют. Мы все – в проблемах нашего собственного мироздания. Подростковые комплексы и идеалы, друзья, первая любовь…

Тут Маша вновь почувствовала движение руки в перчатке и украдкой взглянула на Тамару Зазовну. «Не может быть! – сказала она себе. И тут же себя одернула: – Почему же не может?»

Ведь ясно как день, что Тамара Бенидзе была, а возможно и до сих пор, влюблена в Алексея Лоскудова. А он в нее, увы, нет.

Алеша. 1959 г.

Мой залетка в Ленинграде

И меня туда зовет.
Моя буйная головушка
И здесь не пропадет!

Ленинградский фольклор

Каждое утро, занимая очередь в ванную, я размышляю над тем, с чем можно сравнить нашу квартиру. Доисторический строй? Огонек газовых плит горит, как костерок в пещере, висящие над коммунальными столами сковородки исполняют роль тамтамов, а вывешенное сушиться над огнем белье – звериных шкур? Или все-таки Древняя Греция, где кухня – это агора, место общения, обмена новостями, эдакая театральная сцена для наших коммунальных драм? Тогда голос Левитана из репродуктора – как голос божества, указывающего светлый путь. А может, и вовсе Средневековье? Общий коридор – не что иное, как главная улочка средневекового городка, пересечение двух полуголых персонажей в ванной – встреча у фонтана, а пьяные потасовки на кухне (у нас такого нет, слава богу!) – тот же рыцарский турнир?