Тени стёртых душ (СИ)

С виду она казалась достаточно спокойной, принявшей свои грехи со всей покорностью, но внутри… Внутри кости просто ломились под тяжестью цепей страха, что связали тело. Голос крошился на мелкие осколки, заставляя ненавидеть саму себя за все, что натворила.

— Перестань, — опять сказал незнакомец, поглощая ее непонимающий взгляд.

— Я ничего н-не…

— Перестань столько оправдываться и ломаться от сделанного тобой выбора! — воскликнул он, приблизившись к ней еще на шаг.

Люси молча закусила губу, признавая собственное поражение перед силами небесных путов.

— Вы один из высших? — стараясь не упасть на колени в ту же секунду, спросила она.

— Серафим Макаров, — кивнул в ответ и завел руки за спину.

— С-сера… — даже дышать перестала от волнения. — Серафим? — в голове на миг загудела пустота. — Прошу прощения, святейший! — вдруг сощурила глаза и опустилась на колени, кланяясь в очередной раз.

Ей хотелось сейчас просто раствориться пеплом в воздухе, только бы не находиться рядом и трещать по швам от давления святости стоявшего перед ней серафима — главы триады приближенных к Господу. И не потому, что она впервые видит одного из них, не потому, что она оплошала и не поклонилась сразу. Даже не потому, что серафим начал ее наставлять.

А потому, что слухи не лгали — Макаров действительно видел ее душу насквозь.

— Люси, — он коснулся ее опущенной головы и сказал в более мягком тоне, — дитя, поднимись. Это я должен склонять перед тобой голову, извиняясь.

Поперхнувшись воздухом, она вновь взглянула на серафима и застыла. В мыслях копошились своими мерзкими пальцами разные абсурдные словечки, сжимали клетки с силой и ехидно смеялись на любой трезвый возглас.

— Я, верно, брежу, — запинаясь промолвила, — мне точно послышалось что-то не то.

Вопреки всему Макаров уверенно стал на колени рядом и вновь заглянул ей в глаза:

— Прости.

Одно слово из уст высшего серафима.

И все треснуло, путаясь в новой паутине вопросов.

С этим «прости» внутри все обрушилось мощной лавиной, снося грани сознания и установленные принципы, мысли, надежду.

С этим «прости» Люси вновь ощутила жгучую боль в груди на месте шрама-метки.

С этим «прости» кто-то с размаху зарядил ей по коже сотней ножей.

— Прекратите, — сухо прошептала, но не услышала ни звука, потому что голос не подчинялся.

Схватив себя за плечи, она вновь повторила, ломая преграду из собственных иллюзий.

— Прошу вас, прекратите, — буквы вырывались из глотки резкими глотками воздуха, — прекратите, прекратите! — на вкус он был жестким, горячим и невероятно соленым.

— Слезы?.. — будто самому себе еле слышно сказал Джерар, до этого молча наблюдавший за всей этой сценой.

— Ты плачешь, Люси, — приподняв уголки губ в улыбке, подытожил Макаров и положил свою ладонь на ее подрагивающую от всхлипов голову.

Люси и вправду плакала. Захлебывалась воздухом, в мыслях крича от безысходности и сжимая пальцы до хруста. Она роняла слезы, опять ничего не понимая.

— Почему? — задыхаясь кинула она.

— Мы должны тебе о стольком рассказать, — горько усмехнулся старик и заставил ее подняться, потянув за ослабшую кисть.

— Расскажите, — умоляюще прошептала и с надеждой глянула сначала на него, затем на притихшего Джерара, — я более не могу блуждать во тьме, что скрежещет по моим ребрам.

Серафим чуть помедлил, сожалеюще следя за ней, но все же кивнул и отошел к господству, стараясь выглядеть спокойно. Но Люси заметила, что-то крепко сжимало его свободу.

— Вина, — вдруг произнес Макаров и сразу же пояснил, — то, что сжимает меня вот здесь, — указал на левую сторону груди.

— Люди зовут это сердцем, — тут же объяснил ему Джерар, чуть повернувшись.

— Сердце, — глубоко вздохнул тот и задумался, — когда-то и я дорожил им, — чуть сжал одеяние ладонью, — когда был человеком.

Этот разговор шелестел в ушах лишним шумом, назойливо кружил вокруг и осадком падал в легких. Люси уже не замечала чересчур яркого света, не обращала внимания на непривычно горячие лучи солнца и даже не думала о том, что здесь слишком душно. В мыслях даже проскочило, что это так приятно — просто стоять и слушать.

Слушать истину, которую искала уже несколько десятков лет.

— Разве серафимы не рождаются из солнечных затмений? — сомневаясь спросила. — Нам так рассказывали.

— Не все, — отрицательно махнул головой старик и продолжил: — Это просто легенда, в которую веруют, но из сотни серафимов, служащих сейчас Господу, так появились на свет лишь пятеро.

— Так мало, — выдохнула, улавливая на языке привкус горечи разочарования.

Ее опять обманули.

— Это одна из причин, почему я перед тобой извинился, — хмыкнул серафим и вдруг абсолютно серьезно и четко произнес: — Ложь.

Так значит, настоящее слово «ложь» такое тяжелое на вкус, хоть в нем и всего четыре буквы.

Такие ненавистные сознанию буквы.

Л.О.Ж.Ь.

Что клеймо, выжженное поверх запекшегося шрама. Символ ее смерти и возрождения, ритм ее благословленной души и топленое золото ее глаз — все было основано на лжи.

— Скажите, — зная, что серафим уже прочитал все ее мысли, произнесла она, — я права?

— Не совсем, — подумал тот и ответил, прищурив глаза.