Тени войны

— Вам уже сообщили? Я, согласно инструкции, передал это дело армейской разведке, но хотел спросить вас, господин президент, как бесспорного эксперта по истории колонии: не может ли быть этот случай проникновения через зону следствием очередного скачка? Может, защитная зона вступает в период нестабильности?

— Вряд ли, Бирин. Последний скачок вы помните? Мы тогда потеряли город и треть населения… Для нового скачка слишком рано, понимаете, рано. В других местах зона по-прежнему недоступна для проникновения. Надеюсь, что ко времени следующего скачка мы будем в каком-нибудь более подходящем для нас месте. Я над этим постоянно работаю, мой друг… А что касается диверсанта, то неплохо бы вам проконтролировать это дело…

— Но я должен, обязан передать его четвертому отделу.

— На то вы и управляющий Внутренней безопасности, чтобы быть в курсе дела. Подстрахуйте четвертый отдел. У вас все-таки больше опыта. Прошу вас.

— Я все понял, господин президент. Сделаем как надо…

Дождавшись, пока на другом конце провода положат трубку, Бирин нажал кнопку вызова. Бесшумно появился посыльный.

— Нильс, возьми фуппу захвата — и к рубежу, брать объект, но только живым. Это будет нашим подарком президенту. Ты все понял?

Нильс молча поклонился и вышел. Бирин, заложив руки за спину, прошелся по кабинету и, снова подойдя к телефону, позвонил жене:

— Герда, солнышко мое, не жди меня к обеду… Да, ласточка… Да, дела. Ну-ну, не обижайся, котик мой, я отработаю… — Бирин прямо-таки замурлыкал, — Отработаю… Что? Не поняла как, душечка?.. Ну вот, то-то же… Твой Вацлав очень любит тебя, моя пташка. Ну пока. Не скучай…

Когда Бирин отошел от стола, его лицо приняло прежнее бесстрастное выражение.

Солнечный зайчик приятно щекотал кругленькое плечико Герды. Она сидела с вязанием в руках на веранде, увитой гентским плющом, и, скучая, коротала время до прихода мужа.

Всего три месяца прошло с тех пор, как Герда сменила фамилию Феррари на Бирин. Поначалу она считала себя несчастной, хотела утопиться и ночами заливала слезами подушку, но в конце концов почувствовала вкус к семейной жизни и поняла свое женское предназначение. Бирин уже не казался ей страшным хищником, как в ту первую ночь. Ах, как ей тогда было страшно!

Муж тискал ее пышное тело, с рычанием наваливаясь на нее снова и снова.

Но мать твердила Герде, еще задолго до свадьбы, что муж — единственный законный обладатель и ему можно позволять все. И, закусив губу от резкой боли, вспоминая слова матери, Герда уже решила умереть, не издав ни звука и прожив на свете всего шестнадцать лет, но тут хозяин наконец устал, и его храп возвестил о том, что в этот раз смерть миновала Герду.

Но это было, как казалось Герде, так давно, что и вспоминать уже не стоило. Теперь она была беременна и этим гордилась, так как рождение возможно большего числа детей в колонии поощрялось. Герда, постоянно стараясь избавиться от чувства отвращения к Бирину, в конце концов стала испытывать некоторую привязанность к мужу, а когда он задерживался по службе, она даже скучала.

Супруги Феррари, изредка навещавшие дочь, радовались такой разительной перемене. Особенно отец. Он мог часами развивать мысль о необыкновенной гениальности зятя. С ним конечно же с готовностью соглашались. Бирин — это сила.

Еще Герде поначалу не нравилась свекровь — мать Бирина. Это была жадная и сварливая старуха, участница закладки первых камней нового города.

Она прекрасно помнила времена, когда полные надежд люди рубили толстые деревья и ставили новые жилища. «О, это была прекрасная пора! Ни проклятой зоны, растущей теперь как раковая опухоль, ни этих диких туземцев!» А ведь она, Илона — так звали свекровь, — говорила в свое время мужчинам, что дурацкие фокусы этих ученых не доведут до добра.

Вот какой настрой был у бабки Илоны, прямо-таки вражеский настрой, да еще против основных принципов построения колонии. За такие слова Бирин с других шкуру спускал, но это была его мать…

Впрочем, управляющий недолго выбирал между границами дозволенности и личным. Вконец распоясавшейся старухе он стал подсыпать в пищу порошки, и ее спонтанные митинги заметно укоротились. Бабка Илона быстро уставала и засыпала, сидя в кресле. С похмелья после порошка она пила много апельсинового сока и вполголоса грязно ругалась, а уж когда появилась Герда, старуха перенесла всю тяжесть своего похмельного синдрома на бедную девочку. Однако и Герда недолго терпела и однажды в отчаянии столкнула свекровь со ступенек дома.

Бабка Илона сильно ударилась головой о каменные перила, и через два дня ее окончательно разбил паралич. Старуха ничего не говорила, не шевелилась, ее кормили через трубку, и ходила она под себя.