— Это очень интересно, Заппа. Честно говоря, во время похода я так и не удосужился посмотреть на нее. А что же в ней необычного?
— У нее большие глаза, и не фиолетовые, как у нас, а серые, как жало боевой иглы. Волосы напоминают по цвету благородных желтых буйволов, и кожа — как спелый сладкий плод. И еще… — Голос Заппы стал хрипловатым. — Ее ногти, они розовые, мой повелитель.
— Да ты какие-то сказки рассказываешь… — махнул рукой Ахха.
— Он говорит правду, божественный, — подал голос стоявший неподалеку всегда молчаливый Моххад. При этом император удивился так, будто заговорила статуя.
— Ты?! — вскинул брови император. — Ты тоже видел ее?!
Моххад не ответил на этот вопрос, а лишь пробубнил:
— И еще у наших женщин нос смотрит вниз, а у этой он дерзко задран. Это и раздражает, и нравится… — развел руками Моххад.
«Что ж, если даже этот кремень восхищается пленницей, ее необходимо увидеть», — решил император.
— Заппа, сегодня до ужина доставь этих пленников во дворец.
— Слушаюсь, мой повелитель.
37
— Эре! Ну что ты там копаешься? Скоро придут священные посланники, а я еще не одет.
— Иду, господин старший жрец, иду! — послышался из маленькой кладовой скрипучий голос. Кряхтя и охая, оттуда выбралась хромая старуха и заковыляла к своему хозяину. Она накинула на него серебристый плащ, закрепила его металлической застежкой и при этом нечаянно уколола старшего жреца в заплывшее жиром плечо.
— Ой, ведьма! Ты специально это делаешь, да? Со свету меня сжить хочешь, собака облезлая?!
— Штой, не дергайша, а то еще брюхо пропорю! — сердито прошамкала старуха. Она не боялась хозяина, поскольку знала его не один десяток лет.
Давным-давно, когда старшим жрецом был мудрый Калла, Эре прислуживала ему в храме. Она была молодой и красивой, а Калла был стар и немощен, он даже не смотрел в ее сторону и не интересовался ничем, кроме полуистлевших манускриптов. Но девушке было двадцать лет, и природа заставляла ее искать своего мужчину. Только напрасно она строила свои фиолетовые глазки молодым жрецам, они боялись гнева старого Каллы.
Так и бесилась Эре еще четыре года, пока в храме не появился новый ученик. Юношу звали Алкаи, и ему исполнилось пятнадцать лет. Это был скромный и смышленый мальчик, которого престарелый отец отдал в храм в качестве штрафа за неуважение, проявленное к служителям храма. Бедняга не успел достаточно быстро сотворить тройное падение ниц перед самим Каллой.
Рассерженный старший жрец потребовал компенсацию за проявленное неуважение. Взять у нищего старика было нечего, он и так жил в меловой пещере недалеко от Тротиума. И ему повелели привести в храм сына.
Мальчик пришелся, что называется, ко двору. Быстро запоминал все культовые мероприятия, их последовательность и назначение. Интересовался содержанием старинных свитков и законами движения небесных тел. Алкаи понравился Калле, и старший жрец самолично взялся за его обучение. Калла полагал, что со временем сможет возложить на ученика все заботы о храме.
Эре тоже не теряла времени даром. Она давно положила глаз на новичка и искала возможности встретиться с ним без свидетелей. Как-то раз в темном сумрачном коридоре Эре подкараулила Алкаи и, преодолев сопротивление юноши, разбудила в нем мужчину.
С того случая их свидания стали регулярными. Калла ни о чем не догадывался, и связь продолжалась до тех пор, пока любовники не состарились. Алкаи, некогда стройный ясноглазый юноша, превратился в толстого брюзжащего старшего жреца. С годами он подрастерял многое, но добился главного: именно на нем теперь лежала священная обязанность и привилегия докладывать о делах в империи.
Мерная чаша перевернулась, в глубоком часовом колодце гулко зашумела вода. Это означало, что настал срок идти с докладом.
Громко сопя и шаркая сандалиями, Алкаи протопал по винтовой лестнице, затем толкнул дверь и ввалился в помещение, где царила абсолютная темнота. Как это обычно случалось, в брюхе Алкаи завибрировало, и тут же нестерпимо зачесались пятки. А всему виной был страх, который не уходил даже с годами. Это был липкий страх до холодного пота, до бурчания в кишках, который пронизывал все тело старшего жреца раз за разом, сколько бы тот ни ходил в эту давно уже знакомую комнату.
Алкаи выпучил глаза в темноту. И снова, как прежде, в нишах появились тусклые холодные голубоватые огни, которые постепенно наливались силой и принимали отчетливый ультрамариновый оттенок.
Пробегали мгновения, свет в нишах обретал контуры, и проявлялись изображения людей. Глаза посланцев закрывали серебристые очки, разбрасывавшие в темноте искрящиеся блики.
— Мы приветствуем тебя, старший жрец! — раздался голос одного из обитателей ниши. — Хороши ли дела в храме, все ли в порядке?
— В порядке, божественные посланцы, — пролепетал Алкаи и поклонился.
— Что нового в достойном Тротиуме с тех пор, как там правит император Ахха?