Тени за холмами

В какой-то момент к нашему столу подошли познакомиться два шолоховских мигранта, ныне — караванщики, совершающие рейды между Тилирией и Иджикаяном. Мы поговорили о жизни в столице, я отрекламировал им Дахху как восходящую литературную звезду, и, пусть он нещадно бил меня ботинком под столом, они поверили. И впечатлились. Ведь главное — обложка, и было бы странно, если б за свою долгую жизнь я не научился подбирать товарам упаковку. Это, черт возьми, первое, чему учатся в моём любимом мире. Мечтателей там жрут целиком, как птиц-овсянок, покрыв голову салфеткой, и печально, Тинави, что вы такое не попробуете — везде запрет, жалеют птичек.

Уши друга нашего Дахху пунцовели так, что светились красным сквозь шапку, но ему очевидно было приятно. И гостям — не меньше. Они даже заказали ему написать биографию одной шолоховской шишки в подарок.

Когда господин Дахху удалился, заранее издёрганный возложенной на него миссией, мы с купцами продолжили беседу. Мне было интересно: не заходят ли их караваны в Пустыню Тысячи Бед? Случайно не делают ли крюк в проклятые земли?

Конечно, делают, — признались мне, старательно мигая. Остовы Мудры, уничтоженной драконами — это ведь счастливый билет в богатство. Не всякому хватит смелости и наглости его купить, но коль купил — ты обеспечен. И дети твои. И внуки. И правнуки. Ведь немало в мире извращенцев (тут уж мои уши дали краски, признаюсь, как другу).

— В Запретных кварталах Мудры и сегодня находят артефакты со времен хранителей. Боги жили там, как простые люди, вы можете себе такое представить? — таинственно шептали купцы.

— Не могу, — сокрушался я, веселясь. — Боги? Не представляю. Вообще не представляю.

— Однажды наш коллега из Иджикаяна даже раскопал апартаменты Теннета! — сообщал мне торгаш потолще, набивая цену. — Хотелось бы вам сувенирчик от хранителя времени, а?

— Да, — честно признался я.

Если эти товарищи сейчас вынут из-под полы что-нибудь из моей старой виллы — я буду очень доволен. Бритва, папье-маше, портсигар — всему порадуюсь. Как говорил классик, мое «сердце из отвердевшего пепла не поддавалось самым сильным натискам повседневности, но уступило первому натиску ностальгии».

— Вот и нам бы хотелось… — вздохнул купец, жирно перечеркнув мои надежды. — Но все старые запасы продали, а новых теперь не видать.

— Отчего это? — я сузил глаза.

— Боги снова живут в Запретном квартале Мудры. А они не любят воров. Выпьем же за принципиальность хранителей наших! — и караванщик поднял вино для тоста.

Я в ответ расплескал бокал.

И не потому, что я нервный, Тинави, не надо на меня так ехидно смотреть. Просто сердце моё забилось, забилось страшно, как у последнего смертного, вступившего вдруг на развилку судьбы.

Верный признак того, что включилась «чуйка». К словам торговца надо было прислушаться.

— Боги вернулись? — спросил я, ослабляя галстук.

Ибо: кто вернулся-то?

Кто? Дану и зайка моя Селеста всегда были в некоей изоляции, одна слишком бойкая, другая слишком чистая. Лайонасса стала им инкубатором, а дальше — пф… Живите, как живете, лайонассовцы, а чтоб кто-то из моих сестер пошел в пустыню — странная идея, Босху и не снилась.

Остальные трое? Что ж, я верю, что из Пустошей Хаоса можно вылезти — я чую, эти живы. Но Мудра? Очень странный выбор! Рэнди бы хотел развлечься; Карл, думаю, не обделил бы нас визитом; Авена тоже — ищет пограничный контроль даже там, где понятия такого не существует, она бы точно сначала Прыгнула ко мне, поставить воображаемый штамп в воображаемый паспорт; тяжела она, их доля — любителей всё делать правильно.

— Ну… Как сказать. Не знаю, наши это боги или нет… — крякнул купец после долгого раздумья (сама возможность такой мыслительной активности у этого хомо потребителиса меня удивила). — Может, пришло время новых богов?.. Но это правда, мамой клянусь: в Мудре поселилась сила, что за пояс заткнёт любого смертного.

— Плакали наши денежки!… — согласился второй купец.

— А поведайте, друзья, подробнее, — попросил я.

Одновременно я заказал у официанта блюдо крабов и максимально дорогие напитки, поэтому языки моих знакомцев, и без того длинные, вывалились теперь на добрую морскую милю.

Один из них выдал чудесный монолог:

— Начиная с осени в Мудре кто-то живет. Наши караваны обычно без нас ходят: мы любим с места всё контролировать. Как дело спорится? Караван приходит в Хейлонд, там по бумагам неделька отдыха прописана, но по факту несколько ребят половчее минуют Дамбу Полумесяца и бегут в Мудру. То прихватили, это в подземельях — вот фирме и половина выручки за месяц. Но теперь их в Запретный квартал не пускают. Стоит приблизиться — поднимается ветер; камни летают, как перышки; эхо по древним зданиям носит обрывки мыслей — стыдно, что уж… А если проигнорировать — беда! Сила невидимая поднимает, швыряет, как куклу, бьет о скалы, а потом позорно выкидывает на границу, и метку ставит — крест огромный…

— Это больше похоже на шального духа, чем на богов, — возразил я, тогда как сердце моё билось,

билось,

упорно билось вопреки всякой логике.

Второй торгаш, оторвавшись от клешни, согласился: