Тени заезжего балагана

Уми резко повернулась в ту сторону, откуда доносился голос. У самого забора рос большой клён, отбрасывавший большую тень, и от неё отделилась фигура человека. Когда он подошёл ближе, свет духа-фонарика выхватил из темноты хмурое лицо Ёсио.

– Что ты здесь делаешь? – невольно вырвалось у Уми.

Ёсио недобро усмехнулся. Он недовольным взглядом окинул Ямаду, который всё не торопился уходить, и ответил, с ленцой растягивая слова:

– Да вот поджидаю тут одну блудную дочь.

– Ёсио, послушай, я всё объясню тебе. Давай спокойно вернёмся домой, и…

– Нет, Уми, – он покачал головой, и в его взгляде, как ей показалось, на миг промелькнула боль. – Время спокойных разговоров закончилось.

С этими словами он цепко ухватил Уми за правое предплечье и потащил её к воротам.

Когда Ёсио сжал ей руку, проклятая метка тут же взорвалась болью, от которой у Уми потемнело в глазах. Ей показалось, что совсем рядом кто-то закричал, но в следующий миг она осознала, что крик этот рвался из её груди.

Она не удержала духа, и фонарик покатился в сторону Ёсио. Ёкай снова показал зубки, и Ёсио вскрикнул – похоже, дух успел походя цапнуть его за ногу.

Рядом с ней снова оказался Ямада. Он подхватил её, не давая упасть, и что-то говорил и говорил, но слова ускользали от понимания Уми, словно она вдруг впала в тяжёлую горячку. Мир распадался перед ней так быстро, что Уми не успевала собрать его осколки в цельную мозаику: так явь в горяченном бреду причудливо смешивается со сном – да так, что одну уже не отличишь от другого, как ни старайся....

Но прежде, чем перед её глазами всё окончательно померкло, Уми успела увидеть, как медленно отворились ворота усадьбы. За ними стоял её отец – бледный, словно тень себя прежнего. Таким разгневанным Уми не видела его даже в тот день, когда она стащила дорогую заколку с рыночных рядов.

Похоже, этой ночью чаша терпения Итиро Хаяси переполнилась окончательно.

Горо

Несмотря на поздний час, усадьба Хаяси гудела, как потревоженный улей. Топали слуги на втором этаже – туда унесли Уми, которая так и не пришла в себя. В коридоре кто-то из членов клана встречал лекаря, за которым послали сразу же, как только Уми лишилась чувств. Вот только якудза не знали, что обычный лекарь ничем не сможет помочь. Проклятье набирало силу быстрее, чем рассчитывал Ямада. Оставалось надеяться лишь на то, что облегчить состояние Уми поможет О-Кин: магия ёкай была намного сильнее, чем у чародеев, и никто не знал наверняка, на что были способны духи. Дзасики-вараси до сих пор не показывалась, и Ямаду это тревожило. Обычно домовые духи ревностно следили за порядком в доме, но теперь присутствие О-Кин ощущалось совсем слабо, будто бы она была где-то далеко.

Горо сидел в той же чайной, где его принимала Уми каких-то несколько часов назад. Но теперь всё было иначе: над всем домом нависла почти осязаемая тревога. Ведущие в сад сёдзи были плотно задвинуты, в коридоре тихонько переговаривались охранники, да со второго этажа доносился плаксивый женский голос. Похоже, лекарь уже окончил осмотр Уми и теперь сообщал неутешительные вести.

Никто не заговаривал с Ямадой: лишь мужчина со шрамом, который подкараулил их у ворот, с неприкрытой ненавистью то и дело косился на него. Похоже, этот человек был приближённым главы клана: вместе с отцом Уми они сидели за низеньким столиком и тихонько о чём-то разговаривали. Как бы Ямаде ни хотелось знать, что собираются решить на его счёт якудза, откровенно подслушивать он не решался. Не стоило ещё больше настраивать этих людей против себя.

Когда Уми закричала там, у ворот, Горо почувствовал выплеск чужеродной силы, который исходил от проклятой метки. Что-то в груди Ямады болезненно заворочалось, отзываясь на эту силу, и ему стоило немалых трудов сдержать вдруг охвативший его порыв отгородиться от чужого колдовства своим защитным огнём. Все усилия он направил на то, чтобы успокоиться и усмирить пламя, вдруг забурлившее в крови. Следовало поберечь силы, чтобы не пришлось раньше времени уходить в горы. Как бы Ямада ни хотел покинуть город, сейчас не время было уходить. Он дал слово, что поможет Уми Хаяси снять проклятие – и он это сделает.

К тому же, Ямаде не давала покоя тайна, окружавшая поджоги святилищ и убийство священника и послушника. Каннуси Дзиэн явно знал об этой истории больше, чем рассказал им и тайной полиции, и Горо не терпелось услышать, в чём именно было дело. За всем этим явно скрывалась какая-то страшная тайна, раз каннуси Кодо был готов умереть за неё, но не произнести ни слова.