И когда Ивану Васильевичу сказали, что вечером в клубе состоится разбор проведенных отрядом операций, он пожелал принять участие в нем. Собрание решили провести для того, чтобы каждый участник критически проанализировал свое поведение в походе, как помогал товарищу, командованию, все ли сделал для того, чтобы отряд успешно справился с поставленными перед ним задачами.
А говорить и подумать было о чем…
В тот памятный день эскадрон Таганова спас Бегматова, Марину, раненых красноармейцев от верной гибели, предотвратил разграбление складов с боеприпасами и имуществом отряда, а главное – не отдал на поругание кочевой аул, который басмачи собирались обобрать и сжечь…
А ведь так могло случиться, если бы Игам Бегматов положился только на Стерлигова, который должен был вернуться с отрядом на четвертый день, а возвратился в урочище лишь через две недели.
– Почему же так произошло? – председательствующий собрания, председатель республиканского ГПУ Горбунов обратился к залу, где собрались все участники похода на Ярмамед. – Кто хочет взять слово?
Все выжидательно молчали. Касьянов, сидевший в президиуме, по соседству с председательствующим и Чары Назаровым, обвел глазами ряды и остановился на отрядном следопыте Шаммы Белете, ходившем в рейд вместе со Стерлиговым.
– Может, Шаммы-ага что скажет? – Касьянов улыбнулся глазами.
– Хочу, – Шаммы Белет поднялся с места, поправил на голове расшитую тюбетейку. – Душа горит.
– Вы проходите на трибуну, чтобы все вас видели.
– Я лучше отсюда, – смутился Шаммы Белет. – Пока до трибуны дойду, забуду, что надумал сказать… Те семеро джигитов, которых потерял наш отряд, сегодня могли бы быть с нами… Я говорил командиру и еще повторю. – Шаммы Белет осуждающе взглянул в сторону Стерлигова. – Он вел себя очень… непонятно. К советам не прислушивался, а сам действовал неправильно… Отряд напал на след сотни Эшши-хана. Полтора дня шли по следу. Потом банда разбилась на две группы. Я говорю командиру, что басмачи какую-то хитрость затеяли, а он мне: «Глупости мелешь, старик!» Но я ему точно сказал, в какой группе Эшши-хан, – там, где было семьдесят басмачей. Я след Эшши-хана знаю, у него походка отцовская, джунаидовская. Ходит, как будто землю придавить хочет, больше пятками вдавливается, а через три-четыре шага правым носком песок загребает. У каждого человека свой след. Ну вот, – Шаммы Белет снова стрельнул глазами в Стерлигова, тот заерзал на месте, – спрашиваю я командира: за какой группой пойдем? А он: «Будем преследовать малую группу!» Нам тоже следовало разделиться.… Зачем же упускать? Командир оборвал меня, дескать, ты – следопыт, занимайся своим делом, и объявил, что лучше сначала разгромить маленькую группу басмачей, а потом, мол, легче и с остальным справиться. Я все ж не утерпел и говорю – тогда уж лучше словить сначала Эшши-хана, иначе уйдет, ищи потом ветра в поле…
– Вы кое-что недоговариваете, товарищ Шаммы Белет! – Стерлигов, не утерпев, вскочил с места.
– Вы не перебивайте, – председательствующий поднял руку. – Мы дадим вам слово.
– Я все скажу, товарищ командир, – спокойно ответил Шаммы Белет. – Вот… Повстречался нам один чабан, прилизанный такой, руки холеные, как у нашего эскадронного писаря, глаза бегают, а нашему командиру пришелся по душе. Потому что говорил то, чего хотелось ему услышать. И этот самый… сказал, будто у той группы, которую мы преследуем, есть золото… Потому, мол, Эшши-хан разделил сотню, чтобы золото в руки красных не досталось. Не поверил я и командиру сказал о своих подозрениях: Эшши-хан не такой, умрет, а с золотом не расстанется… А командир и слушать меня не захотел. Почти до самого Куня-Ургенча дошли, а там басмачи рассыпались, как песок…
– У меня есть вопрос к товарищу Шаммы Белету, – не утерпел все-таки Стерлигов. – Скажите, пожалуйста…
– Василий Родионович, – перебил его председательствующий, – когда получите слово, тогда все и скажете. Хотите выступать?
– Нет, я пока выступать не буду. Послушаю.
Председательствующий вновь обратился к залу, и из первых рядов к трибуне прошел Григорий Колодин, исполнявший в походе обязанности заместителя командира отряда.
– Все, что здесь рассказал Шаммы-ага, сущая правда. – Колодин говорил, повернувшись лицом к президиуму. – Товарищ Стерлигов, скажу, грамотный человек. Не чета таким, как я, которые и в церковно-приходской школе не доучились. Но одной грамоты, скажу, в нашем революционном деле маловато. Нужна еще революционная сознательность, горение, человечность. А как вел себя товарищ Стерлигов? Скажу, срам один! Как удельный князек, что тебе каракумский хан, скажу…
– Вы, товарищ Колодин, не заговаривайтесь, – перебил Стерлигов. – Оскорблять не имеете права!