Тени «Желтого доминиона»

– И скажу. – Командир отделения вышел на трибуну и, сильно окая, заговорил: – Ночью мы наткнулись на чабанский кош, подумали – басмачи, окружили. Хотели, как снег на голову, тихо-спокойно. Да кто-то из наших, видать, не то с перепугу, не то от волнения, выстрелил. Опосля на поверку вышло, что сам командир и бабахнул. Смехота одна… Чабаны выскочили, собаки залаяли. Туркменский волкодав собака-то умная, завидит человека с оружием – остережется, не бросится, как дворняга глупая. Ну а наш командир возьми да и пристрели одного пса. Хозяин собаки так горевал… Туркмен своего пса на десяток баранов не променяет. Помню, товарищ Колодин все винился перед чабанами… А товарищу Стерлигову как с гуся вода, будто так и надо. Да, про нож хотел сказать, а припомнилось другое. Так вот… Окружили кош, видим – не басмачи. Стоим каждый на своем месте, ждем команды. А наш командир начал в чабанских шмотках копаться, говорил, что терьяк, ну этот самый опий контрабандный, искал будто… Утром, когда мы отъехали от чабанского коша, товарищ Стерлигов достал из переметной сумы большой туркменский нож с красивой костяной ручкой, пристегнул его к поясу и щеголял, как князь… Вот так-то оно, дорогие товарищи. Негоже чекисту руки свои марать. Мы – надежда народа и его власть, красные воины, чекисты. Советскую власть в Каракумах представляем. Что о нас люди скажут?..

Допоздна затянулось собрание. Выступили многие, хотя желавших высказаться было еще больше. О Стерлигове никто не обмолвился даже единым добрым словом, осудили его все, от рядового красноармейца до командира.

В заключение слово получил Стерлигов. Битый час сбивчиво и сумбурно говорил он о себе, о своих заслугах. Его перебивали из зала репликами, призывали выступать по существу, но председательствующий терпеливо сдерживал не в меру разгорячившихся оппонентов. Серьезность предъявленных Стерлигову обвинений требовала, чтобы тот выговорился.

В зале с каждой минутой становилось шумнее, никто уже не слушал Стерлигова, но звонок председательствующего навел порядок.

– В заключение я хочу задать вопрос и высказать свое мнение, – продолжал Стерлигов. – Надо быть до конца справедливым всем, ко всем и во всем… Стоило ли огород городить с отрядом «Свободные туркмены»? Зачем надо было голову морочить, если он не выдержал игру до конца? Пустая затея. Это во-первых. А во-вторых, почему одним позволительно все, а другим не прощают ни одной, даже мало-мальской ошибочки? Все помнят, как на Ярмамеде однажды ночью весь отряд переполошился. Оказывается, дочь одного кочевника… Наши славные медички Марина и Герта спасли жизнь роженице, ребенку, решительно прогнали бабку-повитуху, не дали восторжествовать старому, знахарству. А вот коммунисты Таганов и Бегматов повели себя иначе… Когда к юрте, где находилась роженица, пришли три кумушки, видать, не слишком чистоплотные, от которых за версту разило кислым молоком, и попросили свершить религиозный обряд, то Таганов согласился, даже отослал отдыхать Марину и Герту. Это ли не двоедушие, это ли не приверженность старым, контрреволюционным обычаям? Все происходило на глазах и с молчаливого согласия нашего уважаемого комиссара Бегматова, наделенного высокими полномочиями представителя Центрального Комитета Коммунистической партии (большевиков) Туркменистана. Почему эти действия не вызывают ничьего осуждения? Почему об этом никто не говорит? Мы должны решительно бороться…

– Не надо путать два разных понятия, – бросила реплику Герта, – национальные обычаи и религиозные обряды. Это абсолютно разные вещи. Я помню этих туркменок. Во-первых, они нам очень помогли с Мариной, во-вторых, они исполнили национальные обряды, очень безобидные и совсем безвредные. Я бы сказала, даже очень оригинальные, – пусть наивные для некоторых, но они же национальные!

– В чужой монастырь со своим уставом не ходят, товарищ Стерлигов, – поддержал Герту Колодин. – Я тоже об этом знаю и ничего в том контрреволюционного не вижу.

Разговор о действиях стерлиговского отряда, о поведении его командира не ограничился стенами клуба. Он был продолжен на коллегии республиканского ГПУ, стал предметом жарких споров среди чекистов аппарата, дошли они и до сведения ЦК КП(б) Т. Касьянов больше не напоминал руководству ГПУ, что назначение Стерлигова на должность заместителя начальника отдела, а затем командиром сводного чекистского отряда было ошибкой, но все же как-то высказал Горбунову, с которым старого моряка связывали долгие годы дружбы, все, что думал.

– Знаешь, – говорил Касьянов, – мне так хочется зайти к Стерлигову и без обиняков сказать: «В том, что у тебя сумбур в голове, не вини никого, кроме себя и своего батюшки…» Да, да, батюшки… Для человека ничто не проходит, не оставив следа. Революция, Гражданская, голод в чекистских кадрах. Вот и взяли его в ЧК… А он, черт, – грамотен. Тогда на безрыбье и рак был рыбой…

– Да у нас и сейчас с кадрами негусто, – задумчиво произнес Горбунов. – Тут еще с его выдвижением мы маху дали. Поторопились.