Теннисистка

А теперь слушай меня внимательно, — в голосе Даши слышалось раздражение и даже какое-то ожесточение. — Во-первых, такие смеси очень опасны и способны самовоспламеняться. Готовить их ты не умеешь, поэтому сгорят не бандиты, а, скорее всего ты сам. Но до этого дело не дойдет. Когда ты начнешь узнавать рецепт, то любой нормальный человек, учитывая твой возраст, или даст тебе по шее, или отведет тебя в милицию. Во-вторых, предположим, ты имел бы эти бутылки. Перед тем как бросать, их необходимо поджечь. И сделать это нужно вовремя, ошибешься — сгоришь. По-твоему, охранники — опытные, тренированные парни будут безмятежно наблюдать, как какие-то убогие подростки в разгар лютой зимы хлещут лимонад, затем поджигают бутылки и бегут с ними наперевес к машине, которую они охраняют. Как ты думаешь, что они сделают в ответ? Ты-то, конечно, уверен, что они распахнут двери, заберутся внутрь и вместе с шефом покорно сгорят. Нет, Пашенька, такое может быть только в твоих фантазиях. Заподозрив что-то неладное они нас уничтожат в доли секунды.

Нет, Пашка, — продолжила она после паузы, — чует мое сердце, без помощи милиции нам не обойтись. Пусть попробуют не поверить, отмахнуться, я им такой концерт устрою!

Паша сидел молча. Он низко опустил голову и неотрывно смотрел на кота, который спал на коленях у Даши.

В это самое время миловидная секретарша приоткрыла дверь кабинета Антона.

— Антон Георгиевич, вам звонок, снимите, пожалуйста, трубку.

— Что-нибудь серьезное, Алена?

— Уж куда серьезнее, шеф.

— Кто?

— Савелий Петрович.

Антон побледнел и откатился на кресле от стола.

— Кто?! Сева зеленый, — пробормотал он в замешательстве, затем резко выпрямился и подошел к телефону.

— Антоша, сынок, поди рад слышать старика. Рад, рад, уж по дыханию твоему неровному чую.

— Конечно, Сева, конечно. Или извини, может теперь Савелий Петрович и на вы?

— Да брось, Антоша, глупости говорить. Мы так давно знакомы, в свое время пуд соли вместе съели.

— Сева, я все помню, жаль, что давно не виделись.

— Да ты, Антоша, душой то не криви, захотел бы увиделся. Ну ничего, вот я сам о тебе вспомнил. Я чего звоню, потолковать, перетереть одну темку надо.

Рука Антона потянулась к узлу галстука.

— Сева, так вроде все в порядке, я дорогу никому не перебегаю.

— Хватит, Тоша, если я сказал нужно потолковать, значит нужно.

— Извини, Сева, как скажешь. Когда и куда подъехать?

— Вот это правильный разговор, правильного пацана. Подъедешь сейчас ко мне за город, ты знаешь, я дела в долгий ящик откладывать не люблю. Пацанов своих к тебе уже послал, они довезут, так что адрес записывать не надо, — на том конце провода послышался скрипучий смешок.

— А мне своих брать? — галстук Антона полностью развязался, верхняя пуговица рубашки отлетела в угол комнаты.

— Стареешь, Антоша, все начал забывать. Ко мне с охраной не надо. У меня охрана, такой и в Кремле не сыщешь. Ты за себя не беспокойся.

Антон положил трубку и вдруг заорал не своим голосом:

— Алена, коньяка, быстро!

Антон не верил своим глазам. Как только они въехали за высокий забор, то оказались перед простым бревенчатым одноэтажным домиком — добротно сложенным, но небольшим, даже неказистым. "И здесь обитает главный вор в законе всего Северо-запада России, — Антону хотелось протереть глаза, — один из богатейших людей преступного мира, держатель общага всего Питера?!"

На крыльце, сладко потягиваясь, в поношенной кацавейке стоял легендарный Сева зеленый.

— Ну что, Антоша, удивляешься, думал замок почище, чем в Петергофе или Павловске увидеть? А зря, дружок. Вот на этих-то замках вы все и сгораете. В психологии человеческой мало чего понимаете, только доллары зеленые считать и умеете. А во главе всего психология стоит, она — царица жизни этой. Коль мысли людей читать не умеешь, спалишься обязательно. Зачем зависть человеческую всякими башнями, да бассейнами распалять, живи скромно, человеку много ли надо, и будешь до старости в покое дни коротать.

— Я не думал, что до такой степени…, — Антон переминался с ноги на ногу.

Сева рассмеялся.

— А ты подумай, Антон, полезный совет даю. Да что изба! Ты знаешь, на чем я езжу? На простых Жигулях, Антоша. Укрепленных, бронированных, но с виду-то машинка старая, неказистая. Никому и в голову не придет, что такой человек, как я, в такой консервной банке катается. А потому и езжу до сих пор. Большинство же пацанов, с которыми начинал — кто в земле сырой лежит, кто на зоне чалится. Они на мерседесах и бентли раскатывали, да особняки в испаниях строили. Вот и докатались, достроились. Во философию развел, прости старика, что на улице держу долго. Давай в дом, покумекаем.

В просторной комнате избы на большом столе стоял старинный самовар и вазочка с печеньем. Черный густой чай обжигал Антону горло.

— Ну что, Антон, обойдемся без церемоний и сразу к делу. Как я понял, ты теннис любишь, дочку свою обучаешь. Что ж дело хорошее, благородное, только руки зачем людям ломать? Помолчи! Особенно тем, для которых эти руки единственный источник заработка.