Теодосия и Сердце Египта

Я зажмурилась, потерла глаза, а когда вновь посмотрела, женщина уже успела исчезнуть. Облегченно вздохнув, я прислонилась к дверному косяку. Возможно, папа был прав, и нужно что-то делать, чтобы обуздать мое буйное воображение.

А затем в темном коридоре появились два радужных золотисто-зеленых пятна. Исида! Я спряталась за дверью, готовая захлопнуть ее сразу же, как только моя кошка войдет в чулан на запах сардин.

Мне показалось, что прошла целая вечность, пока Исида подбиралась к сардинам – она кралась, словно пантера, замирая после каждого шага, чтобы проверить… честно говоря, я понятия не имею, что могут постоянно проверять превратившиеся в демонов кошки.

Добравшись до банки, Исида отбросила демонические повадки и, как любая нормальная кошка, набросилась на сардины так, словно они были опасными, ужасными крысами, которые охотятся на кошек. Схватив первую из сардин, Исида принялась «душить» ее, яростно тряся головой и разбрызгивая во все стороны масло, в котором до этого сардина мирно лежала в своей банке. «Задушив» добычу, довольная Исида уселась на пол и принялась ее уплетать.

Пока моя кошка была полностью занята едой, я потянулась вперед и очень-очень тихо закрыла дверь. Услышав щелчок замка, Исида перестала жевать, посмотрела на меня и низко заурчала.

– Исида, – сказала я, тщательно произнося ее имя. Она прекратила урчать и снова принялась за рыбу.

Я еще несколько минут продолжала разговаривать с кошкой, старалась успокоить и через каждые три-четыре слова повторяла ее имя. Мне показалось, что все это начинает действовать на Исиду. Она немного успокоилась и даже не стала «убивать» последнюю сардину перед тем, как съесть ее.

Теперь я должна была решить, каким образом мне заманить Исиду к себе в постель. К сожалению, я только сейчас сообразила, что последнюю сардину мне следовало приберечь, чтобы положить себе в ноги, когда я заберусь в саркофаг.

Ну почему по-настоящему светлые мысли всегда приходят нам в голову слишком поздно? Я пошла, легла в саркофаг, устроилась в нем на ночь и принялась бесконечно повторять имена Исиды и Гора – бога, имя которого я написала на надетом на шею моей кошки амулете-обереге.

Со своего места я видела, что взгляд Исиды становится более внимательным, не таким безумным, как прежде. Много раз останавливаясь и вновь начиная двигаться вперед, Исида добралась наконец до саркофага, непринужденно вспрыгнула на его край и снова замерла, словно решая, как ей поступить дальше. Затем спрыгнула внутрь саркофага, к моим ногам, и принялась топтать одеяло, деря его своими когтями. Вскоре послышалось громкое мурлыканье. Я облегченно вздохнула и позволила себе наконец опустить голову на подушку. Похоже, что в конце концов мой амулет сделает свое дело.

Хотелось бы надеяться, что я с такой же легкостью смогу изобрести способ спасти от гибели всю Британию.

Хаос нарастает

Я проснулась от звука пилы. Точнее, от звука, похожего на пилу. Я разлепила глаза и выглянула из саркофага. Звук пилы издавала Исида, она яростно скребла когтями дверь, пытаясь выбраться наружу. В дверной филенке от ее когтей уже остались глубокие царапины – папа меня прибьет за это.

Я выпрыгнула из саркофага. Исида окинула меня взглядом, выгнула спину и яростно зашипела. Совершенно очевидно, что все магические штучки, которые я применила вчерашней ночью, к утру перестали действовать. Я понуро подошла к двери, приоткрыла ее и какое-то время смотрела вслед удирающей прочь Исиде.

Мои веки после сна оставались тяжелыми, поэтому я умылась, чтобы окончательно проснуться, и надела чистое платье.

Чувствуя, что зверски проголодалась, я бросилась в гостиную, чтобы позавтракать, надеясь на то, что мама догадалась принести сюда какие-нибудь припасы из дома. Влетев в гостиную, я остановилась, принюхалась и спросила сидевшего на стуле Генри.

– Что-то горит?

– Нет, это мама завтрак готовит, – ответил он, беспокойно постукивая каблуками по нижней перекладине своего стула.

– Но мама сама не готовит, – напомнила я брату.

– А сегодня решила, – объявила слышавшая наш разговор мама. Она торжественно поставила перед Генри тарелку с обугленным тостом и рюмкой, в которой торчало вареное всмятку яйцо. – Я так надолго бросила вас одних! Теперь хочу загладить свою вину.

Я покосилась на почерневший тост в тарелке Генри. Она хочет загладить свою вину, отравив нас?

– Сейчас я и для тебя тост поджарю, – пообещала мне мама, насаживая толстый ломоть хлеба на вилку для тостов. – Сколько тебе яиц сварить?

Я посмотрела, как Генри пытается обмакнуть в свое яйцо кусочек тоста, но обугленный хлеб, вместо того чтобы погружаться в яйцо, отскакивает от него, как от резинового мячика.

– Одного хватит, – сказала я, не сводя глаз с тарелки Генри.

– Сейчас все будет готово, моя дорогая.

Генри еще раз ткнул тостом в яйцо, затем отступился – просто взял яйцо в руку и откусил от него кусочек.

– Мама? – спросила я.

– Да, милая.