Теофизика... и Бог-внук

Народ подобрался вполне приличный. Все имели отношение к Средмашу, то есть, к Министерству среднего машиностроения СССР, что в те времена означало всякие ядерные секреты, атомную промышленность и прочую оборонку. Были, конечно, исключения. Например, рядом со мной мыкался со своими обмороженными по пьянке ногами… почтальон. Впрочем, очень скоро выяснилось, что его жена работала в нашей системе. Напротив моей койки — математик из какого-то НИИ, работавшего по проблемам радиационных поражений биологических объектов. Он неплохо соображал в математической статистике, что и заставило нашего заведующего отделением продержать несчастного бородача на больничном листе лишние три месяца. Будь на то воля зав. отделением, он и вовсе всучил бы математику пожизненную инвалидность, лишь бы тот по-прежнему пребывал в больнице и помогал ему с диссертацией.

Словом, всё, как обычно. После операции я немного простыл, потом попёрло воспаление, чуть было не приведшее меня к остеомиелиту (бедный Брумель, ему повезло меньше!), но всё-таки я выкарабкался и вскоре уже весело бренчал костылями по коридору, дожидаясь выписки, и ухлёстывал за молоденькими и поголовно незамужними и разведёнными медсёстрами. Половина из них жила в подмосковной Электростали, добираясь до работы электричкой. Не знаю, почему, но эти барышни были, как на подбор, острыми на язык и падкими на молодых начитанных аспирантов.

Почти напротив выхода на запасную пожарную лестницу, где в маленьком закутке стояли несколько скамеек для курильщиков, у дверей палаты N 113 постоянно изнывал от скуки человек в штатском. Собственно говоря, был он, конечно, не один, но все приходившие на дежурство, были как на подбор: невысокие, серенькие, не привлекавшие к себе внимания. Иногда мне казалось, что и костюм они носят один и тот же, передавая его, как эстафетную палочку. За дверью находилась одноместная палата с душем и туалетом. В ней, как мы знали, лечилась какая-то важная персона. Иногда дверь была открыта и больного, — худого лысого человека с жёлтым лицом, — было хорошо видно сквозь тамбур. Он возлежал на высокой ортопедической кровати. Рядом, на тумбочке, красовались целых три телефона. Где-то в палате был и телевизор, но из коридора его не было видно. Ну, а телефоны-то у него трезвонили постоянно. Это было слышно даже через две двери. Временами к больному приезжали делегации по три-четыре человека, а несколько раз и какие-то военные шишки. В такие дни нас просили не очень-то бродить по коридору, чтобы мы не путались под VIP-ногами.

Медсёстры говорили, что дяденька, вечерами томившийся со скуки в своих хоромах, несколько раз просил подселить к нему хоть кого-нибудь «более или менее приличного». И каждый раз заведующий отделением ссылался на жёсткие правила и инструкции. «И вообще, вы же знаете, что такие вещи решаю не я!»

Бедный Роальд Владимирович, — так претенциозно родители назвали когда-то беднягу, — донимал медсестёр и нянечек придирками, а потом, в приступе раскаяния, одаривал их шоколадными конфетами, сигаретами «Marlboro», «Русская тройка» и «Золотое руно». Словом, дяденька демонстрировал все симптомы богатого лежачего больного, вынужденного пребывать в одиночестве. Под Новый год он презентовал красавице Наташе, у которой была самая лёгкая рука на внутривенные инъекции, бутылку настоящего французского коньяка «Наполеон», который мы и распили под бой курантов, — распили в дополнение ко всему тому, что контрабандой натащили нам друзья и родственники. Самого Симакова днём 31-го декабря со всеми предосторожностями увезли домой, приставив к нему на два дня зеленоглазую кнопку Леночку в качестве индивидуального медицинского поста.

Если я скажу вам, что накануне по телевизору впервые показывали новый художественный фильм «Ирония судьбы, или с лёгким паром!», то вы без труда вычислите год. Если это вас, конечно, интересует.

— Молодой человек! — окликнул он меня похмельным днём третьего января, аккурат перед тихим часом. — Загляните ко мне на минутку! Не волнуйтесь, вас пропустят.

Серенькая личность окинула меня равнодушным взглядом и продолжила читать старенький журнал «Крокодил», жуя булочку. Я простучал костылями по тамбуру, а затем и по короткому коридорчику проник в загадочную палату, минуя две двери в душевую и туалет. Симаков жестом предложил мне присесть на стульчик для посетителей. Я стеснительно присел, вытянув правую ногу в гипсовом лангете. Прыгать приходилось на левой ноге, голень которой к тому времени уже срослась. Роальд Владимирович без улыбки смотрел на то, как я пристраиваю костыли так, чтобы они не падали.