Теорема Столыпина

«А всякий, кто подходит к социализму с меркой строгого научного анализа, объявляется носителем зла, негодяем, наемным слугой корыстных классовых интересов, угрожающих благосостоянию общества, и полным невеждой». (Мизес Людвиг фон. Социализм. Экономический и социологический анализ. М.: «Catallaxy». 1994. С. 19.) Фон Мизес характеризует ситуацию XX в., но она, безусловно, существовала уже в веке XIX.

* Узнав «однажды ночью» от однокашника по университету, что во Франции началась революция, Чичерин, по собственному признанию, пришел в неистовый восторг, влез на стол, драпировался в простыню и начал кричать: «Vivi la Republique!». (Чичерин Б. Н. Воспоминания… Т. 1. С. 87.)

Святловский особенно выделяет роль и значение основоположника романтической школы в польской историографии Иоахима Лелевеля, который в ряде работ доказывал, что быт древних славян отличался от быта других народов тем, что был основан на общинности. Она была характерна исключительно для славянского мира, который тем самым был противоположен остальной Европе, построенной на индивидуализме. По Лелевелю, древние славяне были демократическим народом, который управлялся народным собранием («вече»).

Вплоть до принятия христианства славянский мир стоял на «общинном землевладении, мирном захвате земли, исключительном предпочтении мирных занятий, любви к свободе и презрению к рабству»²⁴³. По мере распространения христианства славяне постепенно теряют эти особенности, и в первую очередь это коснулось русских (славян), у которых древнее самоуправление было подавлено заимствованным из Византии самодержавием. Поляки держались дольше всех, и Польское государство реализовало «древнеславянский общий идеал во всем блеске и величии», поскольку в нем было народоправство «на началах равенства, свободы и братства». Однако это противоречило таким устоям западной цивилизации, как римское право, католицизм, феодализм, которые подавили общинный строй. Когда Польская республика переступила через свои идеалы и лишила народ его суверенных прав, она прекратила свое существование.

Идеи Лелевеля подхватил и развил Вацлав Мацеевский, а затем великий польский поэт Адам Мицкевич, сделавший их достоянием Европы. Он был первым профессором славянской словесности в Коллеж де Франс, и его лекции по истории славянских литератур, в которых он популяризировал теорию общинного быта Лелевеля, имели огромный успех.

Святловский пишет: «Лекции Мицкевича привлекали толпы слушателей и служили громкою злобою дня в обществе и печати. Так в начале 40-х годов из стен „College de France“ возвещено было Европе „открытие“ неведомого раньше славянского мира. В нем многие, заслушавшись восторженной речи славянского патриота, увидели воплощение тех идеалов общежития, к которым тщетно и мучительно стремилась цивилизация в течение тысячелетий. Это был тот же самообман, которому поддался в свое время Руссо, видевший в Польше частичное воплощение своих идеалов»²⁴⁴.

В историографии вопрос о приоритете «открытия общины» до сих пор остается предметом дискуссии, однако для нашего изложения этот сюжет не слишком важен²⁴⁵.

Разумеется, славянофилов построения поляков не устраивали, и, создавая свое учение, они высшие характеристики славянского духа и гармоничное устройство быта древних славян отнесли к России.

И — важнейший момент! — они обогатили идею русского мессианства своим вариантом общинного православного социализма, который может решить проблемы Запада, а заодно исключит революционные потрясения в России.

Анненков писал: «Кому не известно, что, собственно, русский социализм или то, что можно назвать народными экономическими представлениями, заключался в очень ясных и узких границах, состоя из учения об общинном и артельном началах, то есть из учения о владении и пользовании сообща орудиями производств.

В этом скромном, ограниченном виде, данном всей нашей историей, русский социализм и был поставлен впервые на вид славянофилами, с прибавкой, однако ж, что он может служить не только образцом экономического устройства для всякой сельской и ремесленной промышленности, но и примером сочетания христианской идеи с потребностями внешнего, материального существования», «всесветным экономическим принципом, который мог бы быть годен для всякого хозяйства»²⁴⁶.

Как понимать эти слова?

Думается, так.

Да, «гниющий Запад» сам пришел к тому, что необходимо создать новый мир, новую, справедливую жизнь, которую европейцы связывают с социализмом и коммунизмом. Однако построить такой мир они могут только с помощью России, в которой сохранились главные органические начала — община, где смиряются амбиции личности, и — православие, высшая религиозная форма, в которой сочетаются идеи социализма и коммунизма. И это есть всемирный, «всесветный экономический принцип».