Теорема сводных

– Ей было назначено сильнодействующее лекарство. Поэтому она не кормила тебя грудью, а ты до сих пор не любишь молочные продукты. Нельзя было подмешивать всю эту дрянь в материнское молоко…

Я сглатываю тягучую слюну. Молочные продукты я и правда не люблю, предпочитаю растительное молоко – например, овсяное. Тошнит от настоящего молока. И я никогда не понимал почему…

– Ей не становилось лучше, но и хуже тоже. Ты уже изрядно подрос, когда с мамой случился первый приступ, тебе было шесть.

Отец переминается с ноги на ногу. Я делаю еще один глоток, полагая, что так смогу заглушить саднящую боль в груди. Но это не помогает.

– Ее забрали в больницу. Я еще тогда тебе сказал, что маме нужен отдых.

Не могу смотреть на отца. Мне становится все противнее с каждой проведенной рядом с ним секундой. Но отец подходит ближе. Я чувствую, что он так же, как и я, смотрит на серый гранитный надгробный камень.

– Она решила вести дневник, чтобы сохранить важные моменты жизни.

– Ты лжешь, – заявляю ему, хотя сам уже не так уверен в своей правоте.

– Она начала вести его сразу же, как только ее выписали. Лекарства давали побочные эффекты, и Нина… – Отец делает паузу, тяжело вздыхая. – Твоя мама часто спала. Ты помнишь?

Раскат грома проходится по черному небу.

– Она больше не улыбалась так, как раньше, потому что болезнь начала прогрессировать. В ее зеленых глазах всегда отражались темные тучи будущего, серой пеленой застилавшие их.

Я шумно выдыхаю. Дождь словно давит на меня, падая быстрыми каплями на плечи.

– Я думал, что Нина поправится. Что она сможет побороть свою болезнь…

– Поэтому ты ушел к Анне?

Отец вновь вздыхает.

– Это произошло быстро… Мы с Анной давно знакомы, и однажды она пришла вместе со мной к твоей маме…

– Очередная ложь, – шиплю в ответ, перебив отца.

– Анна знала, что я женат. Она знала всю ситуацию. В то время, когда у тебя был переходный возраст и ты едва ли слушал меня, Анна стала мне дружественной опорой. Якорем, который не позволил сойти с ума. Твоя мама, конечно, была против этого. Она сильно ревновала, но… в конечном итоге…

Отец вытаскивает из-за пазухи тетрадь.

– Что это?

– За время болезни твоя мать исписала более десяти тетрадей. Каждую пронумеровала и часто перечитывала, когда ей становлось хуже. В этой она упомянула Анну в первый раз.

Отец делает паузу, по всей видимости, ожидая от меня какого-то шага. Но я не решаюсь взять тетрадку в руки.

– В твоей комнате сейчас находятся все тетради Нины… с первой и до последней, если не считать этой.

Я робко беру в руки тетрадь. Дождь сразу же омывает плотный картон, и, чтобы не испортить то, что осталось от моей матери, я убираю ее в сумку. Какие-то капли все равно попадают, но это неважно.

– Однажды Нина сказала, что ей осталось недолго. Из-за плохого самочувствия она стала забывать многое, но старалась помнить самое главное – что она счастливая мама одного голубоглазого мальчишки, который так похож на нее своим характером.

Из глаз вновь струятся слезы. Если бы не дождь, отец наверняка бы заметил это.

– Мы с ней долго разговаривали. Я старался убедить ее, что все будет хорошо, но… мои слова мало в чем ее убедили. Она заметила, что Анна смотрит на меня чуть теплее, чем просто друг. Женщины всегда замечают это, если сами находятся в нелучшем положении. – Отец облизывает пересохшие губы. – Нина знала, что без нее мне станет хуже. Я не оправдываю себя, Тео. Но я дал слово… Дал слово, что ты, наш сын, никогда не узнаешь страдание, боль и разбитое сердце. Что я буду продолжать растить тебя, пытаясь наладить и свою жизнь, ведь она не заканчивается. Нина настаивала, чтобы я сошелся с Анной, если она этого захочет.

– Это звучит как гребаный бред…

– Знаю, но… в ее дневниках об этом написано. Благодаря им я смог отпустить ту боль, которая копилась годами в моей душе.

Отец кладет руку на мое плечо.

– Может быть, со стороны выглядит так, что я поступил подло, но это последняя воля твоей мамы – увидеть сверху, с небес, что мы оба счастливы.

Кидаю взгляд на отца. Он по-прежнему держится хладнокровно.

– Значит… мама благословила тебя?

– И да и нет, – выдыхает с грустью отец. – Конечно, ее сердце разрывалось на мелкие части от многих вещей. От осознания близкой смерти, страха за твое будущее, за нашу с ней любовь…

– И ты счастлив сейчас?

Отец замолкает на долю секунды, словно пытается подобрать правильные слова. Словно сомневается в том, что сказал прежде.

– Я всегда любил только Нину, – отвечает он. – И Анна об этом знает. Она знает, что всегда будет в моем списке важных людей на галерке. И соглашается с этим.

– И кто же на первом месте у тебя?

– Ты.

– Врешь, – фыркаю в ответ.

– Иначе я бы не стоял здесь и не сбрасывал тяжелый груз, который тащил до сих пор.

– Ты вообще не планировал об этом говорить?

Отец шумно вдыхает через нос.

– Нет, не планировал.

Эти слова вонзаются в разорванное сердце. Трудно дышать, несмотря на то что воздух – прохладный и легкий.

– Мы с Лией… – начинаю я.

Но отец меня останавливает:

– Мы знаем.

Кидаю вопросительный взгляд на него.