Теория айсберга

– Став взрослым, я попросту начал их записывать. Мой первый рассказ назывался «Черная туманность». Я продал его в журнал «Страшные истории» за пятьдесят франков. Вот таким был мой литературный дебют. Тогда я еще не утратил способности испытывать восторг перед небом, перед ночью, перед огромным неведомым космосом, который нас окружает.

Он уселся на стол в гостиной, запахнул поплотнее свой лиловый халат. Его взгляд затерялся в пустоте.

– А теперь, когда я смотрю на небо, только и вижу, что спутники. Их запускают для того, чтобы работали телефоны. И телевизоры. И чтобы шевелились финансовые рынки. Ничего чудесного в этом нет.

Я опустил голову.

– А вы з-знаете такую ф-фразу: «Храбрость не в том, чтобы не испытывать с-страха. Храбрость – это значит умирать от страха, но в-всё же идти»?

– О чём это ты?

– О том, что иногда надо с-столкнуться с миром, – сказал я. – Встретиться со своими недостатками. Ведь именно б-благодаря им читатель может полюбить п-персонажа, так?

Мсье Эрейра насмешливо посмотрел на меня и хихикнул.

– Да, наверное, ты прав. Но какое отношение это имеет ко мне?

– А т-такое, – ответил я, – что вы помираете от с-страха. Вы б-боитесь выйти из дома, к-когда мир вот прямо з-здесь, у вас за дверью. Но вы остаетесь п-пленником ваших т-тревог и ваших с-сомнений. Как будто вы з-заперты в ледяной т-тюрьме. Вы видите мир с-сквозь стены, но разбить их не можете.

Он молча, ошеломленно смотрел на меня. Потом пробормотал себе под нос, будто сам с собой разговаривая: «Пленник льдов…» – и я понесся дальше:

– Чего в-вы на самом д-деле боитесь? Что у вас не п-получится? Что вы не д-дотянете до собственной легенды?.. Да кому есть до этого дело? В-великий Роберт Р. Аддамс! Скажите, пожалуйста! А я вижу всего лишь озлобленного, одинокого и испуганного с-старика.

Я уже не мог остановиться, слова вылетали сами собой, как будто я бессознательно повторял их под диктовку.

– З-знаете, чего вам хотелось бы? – продолжал я. – Чтобы мир б-был упорядочен. Оказаться в мире, где всё б-было бы на своих местах и где безопасно б-было бы п-перемещаться. П-проблема в том, что реальный мир совсем не т-такой! Жизнь – это опасность, жить означает рисковать, п-признать, что можно ошибаться, что может не п-получиться. Может уже не п-получиться.

Последнюю фразу я произнес, пристально глядя на него.

– В-вы жалуетесь на то, что б-больше не испытываете восторга, – сказал я в заключение. – Но это не мир изменился, а в-вы. Никаких ч-чудес не существует. А вот что существует – так это наша с-способность видеть чудеса.

Под конец я почти орал. Мсье Эрейра глаз с меня не сводил. На его лице появилось выражение неясного изумления – едва заметное, почти неощутимое, но всё же оно точно было. На долю секунды мне показалось, что он будет со мной спорить, начнет кричать, выставит меня за дверь. Но он ничего такого не сделал.

Молчит – и пусть молчит. Я вытащил из рюкзака несколько листков бумаги, соединенных скрепкой. Название «Цунами» на первой странице я уже вычеркнул, заменив его новым. Окончательным.

Я протянул свою работу мсье Эрейра, который всё еще не пришел в себя и молча взял рассказ. Взглянул на первую страницу и не спеша поднял глаза на меня. Теперь на его лице вообще никакого выражения не было.

– Мне нравится это название… – в конце концов сказал он.

Улыбнулся мне, и глаза у него засветились.

– «Лето этого года – последнее перед концом света», – медленно прочитал он. – Да… как ромовое мороженое…

– …с изюмом, – прибавил я.

Мы посмотрели друг на друга и расхохотались.

Всю следующую неделю я правил и заканчивал свой рассказ. Мсье Эрейра дал мне напоследок еще несколько советов – насчет временны´х вешек и впечатления реальности, и они мне пригодились. К концу недели я всё дописал и перепечатал на машинке. Рукопись была готова. Мне оставалось только дать ее мсье Эрейра, чтобы он в последний раз перечитал рассказ целиком, – и отправить на конкурс. Я уже представлял себе, как получу первую премию национального конкурса рассказов. А потом тоже стану знаменитым писателем, известным во всём мире, и прославлю наш Фижероль. Возможно, я несколько увлекся…

Пятнадцатого августа мы все отправились прогуляться по городу, пройтись вдоль мола – мама, папа, Адам и я. День был праздничный, папа не работал. С тех пор как я увидел его на террасе «Летчиков-асов», он стал раньше возвращаться домой после работы, и мама очень этому радовалась. У него и самого настроение стало получше, он теперь почти не ворчал. Жизнь нашей семьи по-настоящему наладилась. Адам начал устраиваться в своей новой квартире, и мы решили отметить это – пошли есть мороженое на берегу океана. Когда настала моя очередь выбирать, я заказал рожок с ромом и изюмом. Мама как-то странно на меня посмотрела.

– Тебе что, теперь такое нравится?

– Ну, – сказал я, – п-просто хочется п-попробовать.