Теория газового света

Каждый клочок пространства здесь хранил детские воспоминания: о том, как часто приходили сюда с мамой, об их играх с Артемом – он был сыном маминой подруги да и сам тогда еще не раздражал своей навязчивой привязанностью и не обращался с Кристиной словно с хрустальной дорогой вазой.

С ним можно было подурачиться, подраться подушками от дивана, вдоволь поноситься по двору и придумать очередную, понятную лишь им одним, игру, которые Кристина помнила до сих пор.

Сейчас девушка шла к знакомому дому будто на казнь.

В этом Городе горящих торфяников

Каждый сам за себя, не взирая на обстоятельства,

В одиночной квартире-камере храня молчание,

Рассовывает душу по пыльным, дырявым ящикам. 

С бульвара доносился голос.

Мелодичный, струящийся серебристой рекой, он то звенел и переливался, то покорно затихал под волны нестройного эха, чтобы затем поддаться неизвестному порыву и взлететь ввысь.

В этом Городе горящих торфяников

Раз за разом гоняешься за пустынным преданием,

Как за сказкой, нелепой, устаревшей, жалостной,

Излитой пером бесталанных писателей.

Это Город горящих торфяников,

Приглушенный роптанием, всегда одинокий,

Он не хочет быть жалким, несчастным, маленьким,

Правда выбор судьбы не за ним. 

Да и только…

Словам вторил еле слышный гитарный перебор, ветер подхватывал робкое дрожание струн, и откуда-то со стороны, продравшись сквозь густоту пространства и времени, внезапно повеяло далеким, таинственным, непознанным…

В этом Городе горящих торфяников

Каждый день, словно стая голодных зверей

Разрывает на части бессонные ночи слабых, 

Уставших от жизни несчастливых людей.

В этом Городе горящих торфяников,

На остывших бульварах, в умах безрассудных

Пустота начинает зализывать раны. 

Все пришедшие мысли – в нее. 

В ниоткуда…

Светлое видение поднялось из душного предгрозового марева.

Тихий несуществующий город – весь составленный из опрокинутых на бок спичечных коробков-домиков. С ветвящимися улочками и отглаженными солеными ветрами стенами из хрупкого песчаника, с мостовыми и круглыми, похожими на глаза, чердачными пыльными окнами. С изломами поржавевших водопроводных труб и темными гулкими подъездами.

Город дрогнул, подхваченный воздухом, и застыл, набираясь ветром, становясь более объемным и действительным.

Снова откуда-то повеяло морской солью и пропеченными солнцем выброшенными на берег кудрявыми водорослями. Снова повторил-пропел невидимый мелодичный голос:

Вот он, Город горящих торфяников,

Приглушенный роптанием, всегда одинокий.

Он не хочет быть жалким, несчастным, маленьким,

Только выбор судьбы не за ним.

За тобою. 

Ветер стих. Голос надломился на миг, а потом вовсе замер, затерявшись между частыми зубьями домов, но отдаленное эхо еще играло уходящими словами: «За тобой… за тобой…»

Кристина ждала какого-то слова, какой-то подсказки, намека, но таинственный певец улетел вместе с ветром уже слишком далеко, а она так и стояла под узким козырьком подъезда, и так же взволнованно ворковали сверху серые голуби, и вмиг потяжелевший ветер надувал под ноги рыжий песок с соседней детской площадки. Не дождавшись вразумительного ответа, девушка шагнула внутрь.

После непривычной яркой улицы, где из-за обилия теней солнце словно подсвечивало предметы изнутри, предоставив небо серости, тесный подъезд казался непривычно мрачным и темным.

Резко пахло кошками, отсыревшими газетами и пережаренным луком. Из-за смутно проявляющихся на площадке дверей слышались чьи-то голоса, где-то громко бубнил телевизор, его звук перемежался с надсаженными криками и шумом музыки на втором этаже.

По мере того, как глаза постепенно привыкали к теперешнему освещению, темнота начинала отступать. Кристаллизовалась и оседала на кожу влажными холодными капельками, Поднимаясь вверх по отполированными многими шагами ступенькам лестницы, Кристина чувствовала, что она следует вместе с ней, точно стеснительный ребенок, осторожно придерживая за рукав.