Теория глупости

Вам не приходило в голову: кумиры, узнаваемые личности, герои — сами собой ничего не представляют? Достаточно послушать их случайно прорвавшиеся откровения и излияния… Осмыслить их реплики… Ничего-то они не знают, ни в чем не смыслят, уровень их обобщений и воззрений поражает убожеством. Но именно они, загадочным (а для нас теперь не таким уж непонятным) образом, обойдя конкурентов и примелькавшись, продолжают повсюду мельтешить, предлагают и навязывают себя в наперсники и кумиры… С ними работают имиджмейкеры, на них трудятся спичрайтеры, их подпирают команды помощников и референтов, их финансируют богатеи. Да они и сами уже не бедны. Из уст вчерашних недотеп льются (не их) гладкие речи, они что-то отстаивают и лоббируют, им что-то вроде бы осмысленное возражают такие же, как они, оппоненты. Через них, знаменитых и узнаваемых, проводят свою политику и осуществляют свои интересы те, кто никогда, ни при каких условиях не может быть избран и протырен наверх — по разным причинам: не виден или отталкивающ собой, никому не известен и нет шансов прославиться, замазан криминалом или просто хочет остаться в тени… Вот толкачи и блюстители своих выгод и заполняют пустоту внешне известных всем и каждому манекенов. Так, сообща, коллективными усилиями и создается жених на выданье в Думу, правительство, в губернаторы или президенты. Ноль личности, ноль концепции, ноль понимания, однако нос — от одного, мысль — от другого, средства от третьего — и вышел человечек, за которого будем голосовать и который станет страну взнуздывать и погонять.

БЛАГОДАРНОСТЬ

В благодарность за помощь Маркофьев перебросил на дачу к моим будущим тестю и теще стройматериалы, которые первоначально планировал использовать для ремонта очередного избирательного оффиса. Тесть и теща сначала принялись приводить в порядок обветшавший дом, затем затеяли возводить новый.

Увы, я не мог участвовать в этих работах — по причине большой загруженности штабной суетой. Вероника на меня дулась. И сама помогала отцу и матери…

Семейной строительной бригаде также всячески содействовал Овцехуев. Он, оказалось, был в прошлом почетный бетономешальщик, имел опыт закладки ленточных и сплошняковых фундаментов. Я был ему страшно признателен…

ГОРДОСТЬ

Хотя мне тоже было чем похвастать. Меня распирала гордость. По моей просьбе Маркофьев разрешил больной девочке пожить в его имении на Капри. Сопровождать ребенка поехали мои папа и мама — поскольку Вероника увязла в ремонтных и прокладочных трудах. Но она обещала, как только дачная эпопея завершится, вылететь к дочери. Папа и мама каждый день звонили мне и сообщали новости. По их мнению, целительный итальянский воздух оказывал на хрупкий нуждавшийся в лечении организм целительное воздействие. К девочке приезжали лучшие специалисты Европы. Деньги для оплаты их услуг ссужал Маркофьев. Он мне ни в чем мне не отказывал!

ХЕРЕС

Заехав домой в неурочное время, я застиг привычную картину: над тазом на четвереньках стоял почетный бетономешальщик. Над ним хлопотала Вероника.

— Не водка и не портвейн, — по запаху определил я. — Что же тогда?

— Херес, — ответила Вероника.

На Овцехуеве была моя клетчатая рубашка (с закатанными по локоть рукавами).

НАУЧНАЯ ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ

Маркофьев наращивал обороты, расширял сферы, интенсифицировал усилия. Однажды он объявил:

— Мы должны съездить поклониться в пояс нашему с тобой институтскому преподавателю, великому ученому… Как там его? Забыл фамилию… Ну, одним словом, профессору кислых щей. Тем более, в ряды моих сторонников должна полновесно влиться научная интеллигенция.

Педагог, читавший нам первые лекции по неорганической химии, как выяснилось, находился в больнице. Это заставило Маркофьева поторопиться.

— Отправимся завтра рано утром. Рано-рано, часов в одиннадцать-двенадцать. Отвезем подарок лечащему врачу. А старичку накупим фруктов и соков, — распорядился мой друг.

Профессор был оповещен о нашем намерении.

Я ждал Маркофьева с девяти. Он не появлялся. У меня были мелкие дела, но отлучаться из дома я боялся: вдруг бы благодарный наставнику ученик явился в этот самый момент и меня не застал? Дозваниваться было бессмысленно: гостиничный номер не отвечал, у свинарочки и Лауры было сплошь занято, в офисе шли ремонтные пертурбации, а мобильник мой друг, видимо, выключил.

В обед позвонил Овцехуев и сказал, чтобы я никуда не уходил: они уже заканчивают пить пиво, после чего Маркофьев сразу же отправляется ко мне.

— Там все равно посетителей пускают с пяти до семи вечера, — сказал он.

Но и в семь Маркофьев не проклюнулся.

Я собирался ложиться спать, когда в дверь позвонили. Это был он, еле державшийся на ногах. Ни слова не говоря и не снимая пальто, он проследовал в комнату и плюхнулся в кресло.

— Еда в доме есть? — не слишком членораздельно, язык его заплетался, спросил он. Я даже не сразу разобрал отдельные слова. Он нетерпеливо, но более внятно повторил:

— Ты что, не нальешь мне тарелку супа?