При въезде в зарубежные страны Маркофьева все чаще арестовывали, он по три-четыре дня проводил в закордонных тюрьмах — тамошние следственные органы выясняли его личность и профессиональные пристрастия. Однажды моего друга чуть не предали швейцарскому суду, но в отечественной прессе поднялась бурная кампания в защиту покровителя искусств и мецената, под воззванием с требованием немедленно Маркофьева освободить поставили подписи крупнейшие мастера слова, артисты кино и театральные режиссеры, художники и скульпторы. Пидоренко и Новомужев устроили в прямом эфире "горячую линию": опрашивали случайно оказавшихся в Цюрихе Любовь Неверную и Аглаю Страшенную на предмет объективного отношения швейцарцев к русским и получили от обеих отрицательный ответ.
Когда мы с Маркофьевым возвращались из зарубежных вояжей, в аэропорту нас встречал сонм знаменитостей.
Всем им Маркофьев отсыпал щедрой рукой квартальные премии, постановочные и съемочные пожертвования…
— Напишу когда-нибудь статью "Наше изолгавшееся искусство" — обещал он, — где прослежу пути и способы приспособленчества художников к власти — начиная с 17-го года и до наших дней. Происходило не просто умирание независимости, нет, самых непокорных — в качестве наглядного примера другим — приходилось уничтожать. Зато какие поразительные всходы принесло это начинание! Как глубоко угодливость въелась в плоть, впиталась в кровь творцов! Вот уже сколько времени живем вроде бы свободно и бесцензурно, а мастера слова, сцены, экрана так и льнут к сильным и денежным мира сего, так и ластятся и выпрашивают подачки: приглашения на правительственный прием, орденок, а то и просто благосклонный взгляд мэра или президента. Им надо опрометью бежать от власти, ведь они подобны богам, они бессмертны, недаром, умирая на сцене, потом встают и раскланиваются, а они угодничают, являют подлинные свои пошлые вкусы и лица. Бесстыдно пользуются дремучестью толпы и покровительством тех, кто, в благодарность за верную службу, не даст их в обиду, а даст квартирку или место на престижном кладбище, позовет сесть в первых рядах президиума, наречет гением и пророком, позволит существовать безбедно и жировать — как недавно жировали партией назначенные флагманы, адепты соцреализма…
Из щедрых рук Маркофьева кормились едва ли не все звезды мирового шоу-бизнеса. На открытие новой скоростной трассы (мы ее прокладывали) в Финляндию вместе с ним ехала Наоми Каммпеблл, на закладку пивного завода в Нигерию (мы начали экспорт в Африку пива "Молодеческое") летел Жерар Депардье…
— Если бы не эти знаменитости и не их узнаваемые физиономии, кто бы узнал о скучнейших мероприятиях, которыми полнится мир? — говорил мой друг-мудрец.
Время от времени Маркофьев отрывался от свинарочки и юной Моники Витти — в Лондон, на свидания к своей Йоке-Оне. Ему советовали этого не делать. Он не мог перебороть сотрясавших его чувств.
— Знаю, — говорил он. — Она в прошлом проститутка. Но копни прошлое наших светских дам. Судей, депутатш, министеш. Или тех же деятелей и деятельниц культуры. В чем моя косоглазая таечка им уступает? Ни в чем! Напротив, она превосходит их! Поскольку не корчит из себя недотрогу.
Желая сделать лучше, я снова ухудшил ситуацию: объявил об учреждении маркофьевских премий в области литературы и искусства. Ох, как я вновь ошибся! В моей недоспелой голове зародилась бредовая мысль, и я, не посоветовавшись с другом, а желая сделать ему приятное, преподнести сюрприз и еще больше раздуть влияние и величие, на одной из пресс-конференций самонадеянно брякнул о скором вручении его личных наград достойнейшим служителям муз.
Что началось!
Члены группы поддержки наших начинаний, активисты маркофьевского движения чуть не передрались — еще на этапе выдвижения кандидатур в соискатели. Каждый считал себя наиболее достойным и не желал никого пропускать вперед…. (Весьма престижным оказалось даже участие в жюри, распределявшем награды. Но вовсе не потому, что ареопаг, согласно моим планам, должен был возглавить Маркофьев. А потому, что работа в этом органе предполагалась платной.)
Ну, а за сами призы развернулась настоящая рубка, баталия, ледовое побоище, украинская сечь и ночь.
Свою концертную программу выставили для увенчания лауреатством Сивухина и Миша. Иван Грозный притащил все еще не завершенную рукопись романа "Лев и собачка". Худолейский и Рабинович-Пушкиндт представили юмористические брошюры. Обоссарт по факсу перегнал предисловие к сборнику стихов Пушкиндта… Костариканский хлопотал о своих театральных и площадных постановках, Новомужев и Пидоренко — о своих теле репортажах…
Ночью мне позвонил из Гамбурга разгневанный Маркофьев.
— Что ты наделал! — орал он. — Ты меня со всеми перессорил! Кому, по-твоему, я должен отдать предпочтение? Рабиновичу или Обоссарту, Худолейскому или Сивухиной? Они меня с потрохами сожрут! Я не могу дать поголовно всем!