— А наши военные базы во Вьетнаме! А обнесенные колючей проволокой места дислокации войск в Германии, Польше, Чехословакии, Венгрии! Если все, что там было накоплено, сплавить за полцены, за четверть цены, уже озолотишься. Нашу авиабазу на Кубе я бартером обменял на тысячу ящиков сигар… И толкнул эти сигары американцам… Что до наших культурных центров в Дели и Каире… Ах, какие там были отгроханы дворцы… Я на каждом проданном метре положил в карман по сто тысяч баксов… Впрочем, к тому времени я уже демобилизовался из рядов доблестных защитников отечества, снял погоны… И брюки с лампасами…
— До того, как занялся реализацией мин, ракет, линкоров и огнеметов, жил ужасно, — мрачнея, вспоминал он. — Семья была большая, три жены, семеро детей… Рулона туалетной бумаги едва хватало на день…
— Как и когда закончилась твоя военная карьера? — допытывался я.
Он вздыхал, закуривал — видимо, в память о славных, овеянных подвигами временах, — толстенную, похожую на субмарину сигару, морщил лоб.
— Как и когда закончилась? Ехали с учений… Загрузили полное купе пива и водки. Стали разделывать рыбу, чтоб закусить… Потом ошметки, вместе с бумагой, выбросили за окно. Утром хватились — а это была секретная карта… Какой-то мудель, путевой обходчик, ее нашел и переслал в штаб. Меня чуть не разжаловали… Но опомнились, спохватились: разве можно оголять командную верхушку, разбазаривать ценные умственные и стратегические резервы генералитета, бросаться проверенными кадрами…
Он мыслил размашисто и конструктивно. Масштабно и глобально. Бесспорно, был наделен умом государственного значения.
— Чем была хороша советская власть? — говорил Маркофьев. — Тем, что втягивала в бессмыслицу собственного кретинизма весь мир. Строили нефтеперегонные заводы в странах, где нет нефти… Не давали в собственной стране никому работать и пытались развратить ленью и ничегонеделанием тех, кого подбивали ступить на социалистический путь развития… Зато как легко оказалось воспользоваться результатами той деятельности! Туда, где разучились работать, придем мы. И захватим рабочие места. Там, где еще остались материальные ценности, мы их прикарманим. Дома культуры и фабрики, плотины и животноводческие комплексы, электростанции и стадионы — все это наше! Мое! Мебельный завод в пустыне Сахара! Какое гениальное изобретение! Заставить аборигенов за их же деньги заказать строительство этого завода, хотя вокруг не сыщешь не то что дерева — кустика! Былинки! И вот он стоит весь в масле, законсервированный, как бланшированная сайра, и ждет, пока я его за бесценок скуплю… А потом втридорога загоню.
— Но ведь Родина принадлежит не только тебе! — патетически восклицал я, ужасаясь его рассказам.
Маркофьев же скромно отвечал:
— Невелика хитрость — продать то, что принадлежит тебе. Фокус в том, чтобы продать то, что тебе не принадлежало и не принадлежит…
Он прибавлял:
— Мы скупим все. И распродадим все. И наварим на общенародной глупости такие барыши, которые даже не снились саудовским миллиардерам…
Одним из первых, нет, самым первым он смикитил, какие богатства хранятся в Кремлевских закромах. Глупые зарились на золото и мраморные пресс-папье из хранилищ, где были свалены подарки, врученные нашим лидерам главами иностранных компартий. Умный Маркофьев за бесценок скупил коллекцию вин и коньяков.
— Знаешь, что мы пьем? — спрашивал он меня, разливая рубинового цвета напиток в бокалы из богемского хрусталя. — Итальянское кьянти за миллион долларов. Эта обугленная бутылка была найдена возле Везувия в 1347 году… Ей семьсот лет. Ее подарил Брежневу Пальмиро Тольятти… Хотел стать во главе Италии. Но Брежнев ему не помог. И тогда, пожалев о столь дорогостоящем презенте, который был сделан напрасно, Пальмиро скончался… А виски, которое мы сейчас отведали, привез Сталину Черчилль… Эту ячменную симфонию выдерживали в вересковой бочке три века… И хранили в помещении бывшей подземной библиотеки государя Ивана Третьего. Ну, а сей портвешок притырил Ленину Герберт Уэллс… Естественно, когда он с Ильичем нализался этой бурды, то потом написал "Россия во мгле…"
Большую часть редкостных амброзий он перепродал потом английской палате лордов, выручив на этом несколько миллионов…
Кроме того, обещал английским пэрам, что передаст им в пользование на 99 лет Георгиевский дворец — чтобы те могли устраивать выездные балы с девицами легкого поведения, не опасаясь быть застуканными женами…
После завтрака мы порой отправлялись бродить по его поместью. "Родовому гнезду", как он сам его называл. На огромных пространствах был разбит ботанический питомник.
— Как по-твоему, растения — мыслящие существа? — спросил однажды Маркофьев.
— Конечно, — ответил я. — Ты разве не читал последние исследования в области ботаники? Растения воспринимают музыку, откликаются на слова, Они могут даже улавливать мысли. Урожайность повышается, когда над полем пшеницы или кукурузы звучат бравурные марши…