За что я должен был на своих новых знакомцев дуться? С какой стати? Я вот именно должен был растаять от их великодушия! Тем более, самому мне нечем было кичиться или гордиться. С чего мне было кобениться и задирать нос? Чего я в жизни достиг и чем сумел себя зарекомендовать? Почему имел право говорить, что прав я, а не другие?
По случаю моего состоявшегося примирения с Моржуевым, Овцехуевым и Мариной был устроен грандиозный кутеж, настоящая оргия — под кустами бугенвиля, на газоне, сплошь уставленном снедью и бутылками. Маркофьев ел фрукты и овощи и любимое рагу из зайца, детектив Марина налегал на маринованных октопусов, Овцехуев отдавал предпочтение глухарям в вине, Моржуев кушал финики, я мучался, что не могу порадовать деликатесами Веронику и дочку. Чем только портил себе аппетит.
Когда я поделился своими терзаниями с Маркофьевым, он в сердцах пробормотал:
— Ну и зануда! Представляю, как ты надоел своей жене!
И прибавил:
— Ты — классический тип самоистязателя! Вместо того, чтобы получить радость: там — от общения с Вероникой, здесь — от роскошной трапезы, ты там хандрил из-за отсутствия денег, здесь — из-за отсутствия бабы… Ты всегда найдешь из-за чего хандрить!
Попутное замечание. Кусок не полезет в горло, если представить, сколько на него сыщется претендентов даже среди близких окружающих, не говоря уж о целом свете!
После каждой выпитой рюмки или бокала вина сердце начинало трепетать в груди бойчее: оно радовалось появлению в организме молодецкой влаги, заставлявшей кровь бежать по жилам стремительнее.
К концу гулянки я воспарил. Покаялся и сказал:
— И вы простите меня. За то, что говорил о покойном хорошо. А вас терзал придирками и напраслиной.
В финале прощеного банкета Маркофьев растроганно произнес:
— Вот и правильно! Очень мудро с твоей стороны.
Журавли летят клином… Стада перемещаются, растекаясь по пространствам, но принимая в момент перехода с пастбища на пастбище клинообразную, с заострением в авангарде, форму. У людей та же фигура: впереди вожак, за ним тянутся сподручные и сподвижники, потом валят прочие кормящиеся в этом ареале особи… Так, клином, и вколачиваются в жизнь…
Мы сплотились вокруг нашего вожака!
Прощеное гуляние завершилось походом на морской берег, в хижину к маркофьевским знакомым рыбакам. Они накрыли стол, угостили нас домашним красным вином и ветчиной, а потом стали наливать еще и белое, принесли только что выловленную и зажаренную на вертеле рыбу. Притащили вареного козленка, заливного поросенка, мелко порубленных осьминогов… Я сам себе напоминал маркофьевскую мурену. Глотал и глотал — и не мог остановиться. Но являлись все новые и новые яства. Возникали новые графины. Наши желудки вспухали, переваливались за брючные ремни, переполнялись, как водохранилища в паводок.
Маркофьев, опрокидывал в себя стакан за стаканом — да еще добавлял виски, водку, кампари с соком, джин, текилу и ром. А также просил смешать коктейль "Блуди Мэри". Приговаривал, если я пытался его удержать:
— Не учи ученого! Попей с мое, сынок! И блуди, блуди…
Он говорил:
— Но я стал пить меньше, значительно меньше, чем раньше. Разве ты сам не видишь? Я трезво сознаю: что толку выпить литр или два? Что от этого изменится? В моей жизни и вокруг? Ну, сердце начнет колотиться чаще. Ну, подскочит давление. И все.
Подумав, он прибавлял:
— А с другой стороны, пить надо больше. НАДО ПИТЬ! ИНАЧЕ, при моем-то здоровье, вообще НЕ ПОМРЕШЬ!
И, приложив к губам на манер пионерского горна, литровую бутылку граппы, дул из нее, пока не опорожнил до дна.
Рыбакам (и нам попутно) он дал научное разъяснение:
— Есть нации, которые в силу биохимического состава крови невосприимчивы к алкоголю. А есть, которые, опять-таки в силу генетических причин, предрасположены. Римляне пили-пили на оргиях — не спились. А народы Севера и американские индейцы оказались слабаками… Скажу больше: питие есть причина и предвестие вырождения целых цивилизаций…
И еще он сказал:
— У каждой страны есть национальная особенность. Во Франции это — вино. В Германии — пиво и сосиски. У вас, в Италии, макароны. Что же есть у нас, в России? Это водка!
По-видимому, лекция отняла у него много сил, и для восстановления энергетического баланса он высосал еще два огнетушителя шампанского "Мартини"…
Верите ли вы в языческие ритуалы? Я готов был поверить. Где-то мне довелось читать: индейцы, желая обрести силу и смелость — съедали печень и сердце своих могущественных союзников или врагов… Когда Маркофьев, икая, поднялся и вышел в туалет, то схватил недоеденный, оставленный им на клеенке кусок курятины и впился в него зубами. Обглодал косточки и облизал пальцы.
И я ощутил пребывающую силу. Бешеный ее прилив. И пошел крушить столы…
— Вот что наделали наши хозяева! — говорил следующим утром Маркофьев. — Превратили нас из мыслящих (и притом — тонко мыслящих) созданий в тупых существ! Своим чрезмерным хлебосольством они прямо спровоцировали нас на хамство и драку.