Теория глупости

Моржуев и Овцехуев маялись. Детектив Марина стонал. Мы с Маркофьевым купались в море.

— Это все равно что погрузить себя целиком в рассол, — размышлял мой друг. Он был в состоянии размышлять.

Мне купание не помогало.

— Вообще-то лучший способ похмела, — сказал Маркофьев, — охреначить себя доской по голове. Мозг не работает. Он парализован сивушными маслами. Следует его включить, расшевелить…

Так и поступили. Шарахнули друг друга по лбу пальмовым поленом. А потом сели пить пиво, вспоминать, как разгромили домишко гостеприимных аборигенов, и рубиться в подкидного, буру, сику и преф.

КАРТЫ

Характеры картежников высвечивались во время этих сражений во всей полноте. Причем и Моржуев, и Овцехуев, и детектив Марина — я невольно обратил на это внимание — миниатюрно, мелко, будто отражаясь в осколках зеркала, повторяли и копировали главного многомерно-конгломератного лидера и заводилу.

Моржуев попивал ром и боккарди с пепси и звонил-названивал своим многочисленным женам и невестам. Обладая невзрачной внешностью, он, тем не менее, имел тех и других штук по двадцать и теперь крутился между ними, рассказывая каждой, как нежно он ее любит и ждет не дождется встречи. Воркуя, он кушал, чавкал, причмокивал, вилкой и ножом не пользовался, с жирных пальцев стекал на карточные рубашки соус.

Детектив Марина беспрестанно курил и поддергивал рукава длиннющего свитера, из которых сыпались заранее припасенные тузы и дамы. Этот заботился лишь о собственных взятках и вистах и забывал о партнере и о совместных с этим партнером интересах, о том, что не может выиграть, если компаньон утонет. Добыв же взятку, пододвигал к себе скопленьеце бубен, треф, валетов и семерок и приговаривал:

— А что, а что вист по копеечке, всего — семь, можно купить пирожок с капустой…

Овцехуев, пухлый и кучерявый, был мастером блефа, придумывателем хитроумных затейливых обманных ходов: вместо козырей крыл и отбивался от нападавших любой имевшейся у него на руках мастью.

Невозможно было не задуматься: какую не охваченную и не воплощенную тремя субчиками часть субстанции Маркофьева олицетворял я сам? Хотелось надеяться, я тешил себя мыслью, что это — не видная стороннему взгляду совесть.

ОДНОРАЗОВЫЕ КОЛОДЫ

Когда троица уехала, я отважился. Я вызвал Маркофьева на серьезнейший разговор. Который собирался затеять давно, но никак не мог решиться. Проводив Моржуева, Овцехуева и детектива Марину на московский рейс, посадив их в самолет и помахав им на прощанье, я сказал тому, от кого полностью зависел:

— Ведь вы все повязаны общей веревочкой. Ты и Моржуев, детектив Марина и этот самый пострадавший, чью "Ауди" я якобы похитил.

Маркофьев улыбнулся и ответил:

— Думаю начать выпуск одноразовых карточных колод. А то обычные засаливаются слишком быстро… Что-то с этого, безусловно, можно выкрутить…

ЧЕЛОВЕК ДОЛГА

И еще он сказал:

— Если я поступлю так, как ты просишь, и избавлю тебя от долгов, ты не будешь работать на меня… Правда? Неужели я дурак? Неужели допущу подобную глупость?

ПУТЕВОДНОЕ

Он сказал:

— Успокойся. Если время нельзя использовать по назначению, его надо использовать как-то еще. Используй месяцы и годы, которые проведешь возле меня, с выгодой для себя. Поверь, ты немало почерпнешь и приобретешь.

На долгие десятилетия эта его мудрейшая фраза стала для меня путеводной.

ЯХТА

На закате мы вышли на яхте в открытое море. И, сидя на палубе за накрытым столом, как когда-то, во время плавания на пароходе по реке, предались воспоминаниям. Выплывший месяц был похож на наполненный ветром парус.

— Я недаром много читал последнее время, — говорил Маркофьев. — И обнаружил любопытное совпадение: во всех религиях мира говорится о том, что легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем богатому попасть в рай. Почему так трудно живется богатому? Да потому что богатство отягощает, мешает, не пускает в узкую дырочку нравственных норм и запретительных табу. Сковывает. Но мы ведь не ищем легких путей… И ограничительные рамки нам ни к чему!

Я кивал и тянул из высокого стакана апельсиновый сок.

— И еще, — сказал он. — Я ведь давно пишу стихи. Просто никогда тебе об этом не рассказывал. Недавней бессонной ночью я сочинил… Вот послушай…

И продекламировал:

Как много пройдено дорог,

Как мало сделано ошибок!

КОРСИКА

Под утро мы причалили к берегу. Занимался рассвет. Экзотическая птичка пела в ветвях — точно скрипела несмазанная телега. Шмель мычал как теленок.

Мы стояли на краю скалистого обрыва, ветер ерошил наши волосы. Внизу расстилалась гладь моря. Маркофьев поманил меня к себе и шепнул:

— Есть мысль… Тут неподалеку… Остров Корсика… Если нет дымки, его можно различить… Хочу его прикупить… Знаешь почему?

— На Корсике родился Наполеон, — догадался я.

Маркофьев удовлетворенно кивнул, довольный, что направление его размышлений было уловлено столь быстро.

— Он завоевал мир, и я завоюю, — сказал он.

— Ну, не совсем завоевал, — заметил я. — Не полностью. Все же некоторые поражения он терпел.

На лице друга отразилось беспокойство.

— Как? Он разве не взял Москву?

— Взял. Потом, как тебе известно, отступил…