Теория катастроф

Оказалось, что в ходе вчерашнего мероприятия, того самого, которое вывело из строя лучшую часть водительского корпуса, зашел обычный пьяный треп о личной жизни. И в ходе этого трепа выяснилось, что диспетчерша, выпускающая машины на линию, разошлась со своим мужиком аж полгода назад. Но баба она – в самом соку и нашла себе хахаля. Хахаль этот ходит к ней дважды в неделю как на работу. А на службе он числится в налоговой полиции, прикомандированным к местной инспекции. Это уж Кислицын самолично установил. И можно себе представить, как вышеупомянутый хахаль ржет, когда сравнивает данные инспекции о списанном бензине и отработанных человеко-часах с тем, что ему рассказывает диспетчерша о реальных выходах машин. А если еще припомнить, что с полгодика назад диспетчершу лишили прогрессивки, то удивляться вообще нечему.

– Я своему Феде сказал, – сообщил Кислицын, пока директор переваривал полученные сведения, – чтобы он не очень-то… гусарил тут. Хотя если бы не он, мы бы ее еще черт знает сколько вычисляли.

– Это он тебе рассказал? – спросил директор недоверчиво.

– Он, – кивнул Кислицын. – Домой ко мне заявился. Верный человек, я его много лет знаю. У него на старой работе такая же штука была. Так что на стукачей он стойку сразу, как собака, делает. Хороший нюх. Пообщается с человеком, рюмочку-другую выпьет – и насквозь видит.

– Так, может, ты зря его это… – сказал директор, – может, пусть себе…

– Это уж как вы прикажете, Лев Алексеевич, – развел Кислицын руками. – В принципе, ничего плохого нет. И коллектив сплачивается. Лишь бы без последствий. Без невыходов.

– Пожалуй, – принял директор решение. – Пусть его. Только ты давай… знаешь что… без этих… без частного сыска. Если что, пусть сразу ко мне. Вместе с тобой, конечно.

Так началась новая интересная жизнь. От добываемой Федей информации о побочных заработках сотрудников, их личной жизни и от высказываемых откровенных суждений о способностях и иных качествах руководства директор ошалел настолько, что вошел во вкус и строго приказал Феде впредь отмечать не только дни рождения, но и другие, не столь памятные даты. День автомобилестроения, например. Или день работников коммунального хозяйства. Он даже дошел до того, что перед очередным сабантуем надиктовывал Феде основные темы, представлявшие для него интерес в данный момент времени.

Естественно, что во всех собеседованиях директора с Федей Кислицын принимал самое горячее участие. Он же и посоветовал директору создать специальный фонд.

– Сколько он их всех может за свои поить? – сказал Кислицын. – Опять же подарки к дням рождения. Деньги копеечные, а все-таки… на нас же работает.

Директор хотел было сказать что-то про бухгалтерию и финансовую дисциплину, но вовремя вспомнил, что справочку из УЭПа зам держал в руках, и кивнул.

– Выделю. Хорош собака! Ему бы в инквизиции работать… Дотошный!

О том, откуда Федя взялся, Юра, конечно же, рассказывать не стал.

И потекло неспешно время. Федя стучал на собутыльников, директор делал выводы и проводил одну реорганизацию за другой, проникаясь к заму все большим и большим уважением. Настолько, что даже допустил его кое к каким делам, проигнорировав рекомендацию непосредственного начальника. И не пожалел, потому что первое же Юрино прикосновение к мусорному бизнесу немедленно принесло три тысячи неучтенки. Зелеными. Поэтому, когда Петр Иванович Тищенко посетил контору, Лев Алексеевич вызвал зама в кабинет и сказал:

– Вот, Петр Иванович. Спасибо вам за Кислицына. Честно скажу – просто не нарадуюсь.

Тищенко скосил на Кислицына глаз. Не виделись они довольно давно. Не то чтобы Тищенко не помнил, как и почему они познакомились, а главное – что из этого вышло, но воспоминания эти потонули в пучине подсознания. Поэтому слова Льва Алексеевича вызвали у него всего лишь чувство глубокого удовлетворения от правильности принятого когда-то кадрового решения.

Он покровительственно протянул Кислицыну начальственную длань:

– Молодец. Я знал, что справишься. Ты как вообще?

– Спасибо, Петр Иванович, – ответил Юра. – Все хорошо. Спасибо вам за все. Не знаю, смогу ли когда-нибудь отблагодарить…

Голос его на последних словах предательски дрогнул, и Тищенко удивленно вскинул глаза. Что-то странное померещилось ему в лице благодарящего, и легким шорохом прозвучало в ушах услышанное когда-то не то воркование голубиной парочки, не то противное карканье. Померещилось и исчезло без следа. Осталась лишь искренняя и чуть застенчивая улыбка знающего свое место человека.

Эта же улыбка, будто прилипнув, сохранялась на Юрином лице, когда поздним вечером того же дня он выслушивал Федин доклад.