Теория красоты

Во всей остальной Италии религия сделалась абстракцией и теоретически противополагалась мирской жизни; поэтому флорентиийские и умбрийские художники обыкновенно отделяли своих святых от живых людей. Они любили уноситься воображением в сферу духовного совершенства, любили райские обители и сборища праведников, встречи мучеников во славе, мадонн в кругах из ангелов. Если кое-где и допускались изредка портретные изображения живых людей, то люди эти играли роль хора или зрителей и никогда не принимали участия в действии. В Венеции все это было перевернуто наизнанку с такой смелостью, что человеку, привыкшему к формальностям и абстракциям так называемых религиозных школ живописи, сначала могло показаться кощунством. Мадонны перестали сидеть поодаль на своих тронах, святые перестали дышать воздухом эмпирей. Все они на земле вместе с нами, более того – все они у нас дома. Всевозможные житейские дела смело производятся в их присутствии; собственные наши друзья и почтенные знакомые, со всеми своими человеческими недостатками и в своей человеческой, телесной оболочке бесстрашно смотрят на них лицом к лицу; дети играют со своими собаками у самых ног Христа.

Когда-то и я считал это непочтительным. Как глупо! Как будто дети, которых Он любил, могли выбрать себе лучшее место для игры!

ПАДЕНИЕ ВЕНЕЦИАНСКОГО ИСКУССТВА. – Во всех основах своего могущества, в способах деятельности, верованиях, воззрениях, во всем своем широком развитии душа венецианца представляется мне душою совершенной. Почему же так быстро пало искусство в Венеции? Каким образом стало оно, как это несомненно было, одной из главных причин нравственной порчи Италии и последующей утраты ею духовного и политического значения? Все это было следствием одной великой, роковой ошибки – неразборчивости в целях. Венецианское искусство, истинно высокое в своих основах, имело задачи самые низменные.

В первой из них фигуры меньше натуральной величины; по размеру своему она предназначена для небольшого помещения, где зритель по необходимости будет видеть ее вблизи; это позволяло художнику довести работу до последней степени законченности, причем он не вдался, однако, ни в миниатюрность, ни в кропотливость, ни в пошлость.

Во второй – фигуры в натуральную величину или немного более; по крупным размерам своим она потребовала самого широкого письма, но все же вполне законченна. Эти две картины, равные по достоинству, насколько мне известно и насколько я могу судить, – две лучшие картины в мире.

Заметьте по поводу их следующее: во-первых, обе они написаны на вполне прочном и твердом материале. Золото изображено краской, а не настоящей позолотой. Живопись так прочна, что четыре столетия не причинили ей ни малейшей порчи. Во-вторых, фигуры в обеих находятся в состоянии полного покоя. Все действие ограничивается игрою ангелов на музыкальных инструментах, но играют они как во сне, без усилия и без перерыва. Хор поющих ангелов Ла Роббиа или Донателло относился бы к своей музыке старательно или радовался бы ей, как делу преходящему. Смотря на маленькие хоры херувимов в «Поклонении пастухов» Луини, в Комском соборе, вы даже чувствуете, что если бы они не так старались, то, пожалуй, кто-нибудь бы и сфальшивил. Но ангелы Беллини, даже самые молодые из них, поют так же невозмутимо, как парки прядут свою пряжу.

Духовная сторона существа должна привлекать ваше внимание более, чем материальная; лицо – больше, чем тело. В лице должна быть только красота и радость; никогда не должно быть ни порока, ни низости, ни страдания.

ФРЕСКИ ДЖОТТО В САНТА-КРОЧЕ. – Величайшие мастера, насколько мне известно, все без исключения имеют одну особенность – они никогда не думают, что кто-нибудь захочет смотреть их произведения, такое желание всегда удивляет их и поражает не особенно приятно. Скажите любому из них, что вы хотите повысить его картину на главном месте, на парадном обеде в Сити, и что г-н такой-то скажет речь по поводу ее; вы не произведете на него никакого впечатления, или произведете впечатление неприятное. Почти наверное он пришлет вам какую-нибудь дрянь с своего чердака. Но пошлите за ним как-нибудь второпях, когда мыши прогрызут дыру в стене за дверью столовой и вам нужно будет поскорее заделать ее и замазать краской; он напишет вам великолепную картину и во веки веков человечество будет заглядывать за вашу дверь.

Мне некогда вам объяснять, почему это так, да по правде сказать – я и сам хорошенько не знаю, но это так.