Теория красоты

Вот раз послали за Джотто, чтобы расписать готическую капеллу; я не уверен, сам ли он избрал сюжеты из жизни св. Франциска; думаю, что да, но, конечно, тут ничего наверное нельзя сказать. Во всяком случае ему была предоставлена полная свобода в этом деле. Заметьте, что расписать готическую капеллу – совершенно все равно что расписать греческую вазу. Капелла не более, как ваза, повернутая дном кверху и вывернутая наизнанку – законы орнаментации остаются те же. Орнаменты должны согласоваться с размерами вазы; они должны производить надлежащее впечатление в общем, должны быть разнообразны и занимательны, когда вы повертываете вазу и рассматриваете ее вблизи (в капелле вы повертываетесь сами), сообразно с выпуклостями и впадинами вазы фигуры должны изгибаться, то сокращаясь, то удлиняясь, но постоянно сохраняя жизненность и грацию.

Как-нибудь в другой раз я вам это докажу, но сегодня прошу поверить мне на слово – Джотто был чистейший этрусский грек тринадцатого века; он перестал поклоняться Геркулесу и начал поклоняться св. Франциску, но что касается до расписывания ваз, остался совершенно тем же этруском, каким был прежде. Капелла его ни более ни менее как большая раскрашенная этрусская ваза, опрокинутая в виде колокола над вашей головой.

И вот, после четверолистной орнаментации верха колокола, еще остаются два пространства по бокам между арками, пространства, в которые чрезвычайно трудно затолкать картину, если вы имеете в виду только картину; но старый этрусский орнаментальный инстинкт возбуждается к деятельности. Трудность предприятия подстрекает нас, национальный характер его приходится нам по вкусу, и эти два пространства между арками мы заполняем лучшей своей работой, совершенно не заботясь о той публике, которая будет внизу, – публика все-таки увидит белые, синие и красные пятна, а это все, что для нее нужно, думает Джотто, если когда-нибудь он смотрит вниз со своих подмостков. Вот вам верхнее отделение налево, если обратиться лицом к окну.

Арку невозможно было доверху заполнить фигурами, оставалось для этого нагородить их одну на другую, и Джотто поместил наверху красивое здание. Рафаэль в картине «Обручение» сделал то же самое, не по необходимости, а по свободному выбору. По обеим сторонам снизу Джотто ставит по две изящные белые фигуры. Налево, более высокая из них стоит с краю, а направо с краю та, которая пониже. По обе стороны главного места действия в картине он располагает свой греческий хор наблюдающих и рассуждающих свидетелей. С обеих сторон выдвигает по одному предводителю хора: оба они принимают участие в происшествии. Место действия посредине, а содержание его – пререкание по поводу яблока раздора, находящегося в самом центре. Предводитель хора направо, видя, что епископ положительно одерживает верх, невозмутимо принимает его сторону. Предводитель хора налево, видя, что его вспыльчивому другу приходится плохо, старается оттащить и усмирить его.

Когда вы уже совершенно убедились в декоративных достоинствах картины, – никак не прежде, – вам позволительно вникнуть в ее содержание. Содержание это следующее.

Так как одна из главных добродетелей св. Франциска – послушание, то он начинает свое поприще с того, что ссорится с отцом. Говоря современным языком, он пускает в торговый оборот некоторую часть имущества своего отца ради благотворительной цели. Отец его недоволен торговым оборотом, и Франциск убегает из дома, захватив с собою все, что попадается под руку. Отец преследует его и требует возвращения имущества, но оказывается, что оно все уже растрачено и Франциск подружился с епископом Ассизским. Отец предается непристойному гневу и грозит лишить сына наследства; св. Франциск в ту же минуту срывает с себя всю одежду, швыряет ее в лицо отцу и объявляет, что не нуждается ни в одежде, ни в отце. Добрый епископ в слезах умиления обнимает Франциска и накрывает его собственной мантией.

Я изложил вам содержание картины с простой, протестантской точки зрения. Если мое изложение вас удовлетворяет, не ходите в капеллу Джотто и не ездите во Флоренцию с какими бы то ни было научно-историческими целями, вы никогда ничего не узнаете ни о Джотто, ни о Флоренции.

Не бойтесь, однако, что я буду говорить о картине с мистической, католической точки зрения. Нет, если после многолетних размышлений на эту тему я сумею это сделать, то объясню вам ее так, как Джотто задумал ее; Джотто, который был, насколько нам известно, человеком самого выдающегося ума и способностей во всей Флоренции того времени и лучшим другом величайшего религиозного поэта в мире; но оба они совершенно расходились во взглядах как с протестантским здравым смыслом, так и с Пием IX.