Теория культуры

Но вместе с тем происходило и то, что описывал Т. Зэлдин, – усиление неоднородности культурной жизни разных слоев и групп общества, замыкание отдельных социальных групп в культурной изоляции, что предопределило эффект мозаичности культуры.[390] Так, во всяком случае, во Франции ни живопись, ни литература уже не являлись предметом всеобщего интереса. По некоторым подсчетам, на широко понимаемую культуру тратилось в среднем 2,5 % доходов французской семьи, в то время как на развлечения – 20 %. Зэлдин отметил, что «классическую культуру по–прежнему ценят только те, кто претендует на респектабельность».[391] А что же ценили остальные и почему? Все явно оригинальное, ибо культура, по общему мнению, должна была противостоять оболванивающему воздействию средств массовой информации, стимулировать проявления оригинальности, нестандартности личностей. Поэтому даже французское Министерство культуры заметно колебалось между признанием необходимости спасать и сохранять традиционную культуру и стремлением к поощрению (и финансированию) всяческого обновления.

Конечно, старая традиционная художественная культура, традиционное искусство не умерли вовсе, не перестали действовать. Традиции великих романов XIX в. были продолжены, например, русскими прозаиками Шолоховым, Булгаковым, Набоковым, хотя на Западе развился совершенно иной тип романа, воплотившийся в «Уллисе» Джойса, а позже в еще более современных образцах «эпической» прозы. Впрочем, и на Западе, помимо Джойса, был Хемингуэй и другие романисты, не повторявшие, но развивавшие (так же как Булгаков и Набоков) традиции классической прозы.

Классические музыкальные формы по–новому зазвучали в творчестве Прокофьева и Шостаковича, Карла Орффа и многих других композиторов. В изобразительном искусстве и киноискусстве встречались талантливые вариации неореализма и даже неоклассицизма. Ставились классические оперы и балеты, в которых выступали потрясающие исполнители: Анна Павлова, Вацлав Нижинский, Федор Шаляпин, Марио Ланца, Лучано Паваротти, Галина Уланова, Майя Плисецкая, Михаил Барышников и т. д. И тем не менее на всем традиционном, особенно к концу ХХ века, был уже явный отпечаток «музейности»: то, что ценно, необходимо сохранять, как сохраняют полотна старых мастеров или античную скульптуру, «Комеди Франсез» или шекспировский «Глобус». Но ни писать, ни живописать, ни создавать музыкальные и театральные шедевры так, как это делалось в XIX, даивХХв., уже невозможно. Все, в чем не хватает динамизма и остроты (даже кино 50–70–х гг. ХХ в.), перестало смотреться, читаться, слушаться с живым интересом. Идеал красоты вроде бы все еще остается там, в прошлом. Но художественность уже не такова; эстетические и художественные вкусы претерпели существенные изменения. Суть, конечно, та же, но формы воплощения иные и восприятие требует этих новых форм. В красоте, по–новому воплощаемой, присутствует обострение некоторых черт реальности, придающее динамику и свежесть образам (как в скульптурах Джакометти). В красоте совмещаются нечто от той былой гармонии и добавочные штрихи и символы из других культур. Черты архаических, средневековых, азиатских и африканских культур переходят в европейскую, европейских – в азиатские и африканские.

ХХ век породил совершенно необычную (в чем–то, возможно, напоминающую древнюю) поэтически–песенную культуру. Необычную по массовости ее распространения и силе воздействия, выразившуюся в творчестве целой плеяды французских шансонье (начиная с Э. Пиаф), рок–музыкантов и певцов США и Европы, ансамблей, подобных «Битлз» и «Роллинг Стоунз». В России, помимо этого, активизировались поэты–барды, среди которых наиболее значимыми стали Б. Окуджава и В. Высоцкий. Песни певцов, о которых идет речь, не только слушались на концертах или в записях, но и пелись повсеместно, становясь чуть ли не тем, чем были когда–то лучшие фольклорные творения.

Изменились в ХХ в. и танцы. В народных танцах до XIX и кое–где даже до ХХ в. включительно, и в танцах, которые танцевала избранная, аристократическая часть общества, были закреплены правила, фигуры, которые разучивались, так что танцевали по правилам, с некоторыми индивидуальными или местными вариациями.

Латиноамериканские танго и фокстрот, румба, бывшие популярными в Европе и США до середины ХХ столетия, в общем, таковы же. Чарльстон тоже имел закрепленную форму, блюз и твист еще сохраняли (даже в бытовых вариантах) намеки на нее и оставались парными. Рок–н–ролл уже требовал скорее фантазии, чем подчинения правилам. А дальше произошло полное освобождение танца от всех условностей. Танец современный – это скорее коллективное действо, когда под общую для всех музыку каждый танцует как хочет, один или с партнершей (партнером), выявляя в движении то, что ему хочется. Причем если за танцем как исполнением фигур раньше можно было наблюдать со стороны, то теперь наблюдать не за чем, надо уходить или самому приплясывать. Танцуют все, кто как умеет и может. Главное – свобода движений под музыку, обычно ритмичную и динамичную.