Жизнь человеческая, простейшая, обыденнейшая, имеет ли за собою цель? Животная ли это цель, воспроизводительная, либо есть за нею что-то большее? Познание? Самопознание? Познавательное намерение, раскладываемое на научную и нравственную составляющие, отлично будто бы справляется с задачей. Идея лежит на поверхности, но не отвечает на вопрос: "для чего?" Чтобы упаковав, уложив в голове весьма скромную толику помещающихся в нее знаний, при большой удаче передав часть багажа потомкам и последователям, кануть и раствориться во тьме?
Передо мной раскрылся следующий уровень абстракции, любезно преподнесенный моими Мойрами, — человечество в целом. Рассматривая его, метафорического ребенка Никанор Никанорыча, какую цель преследует он, сначала ползя, потом робко и неровно шагая, уверенно ускоряясь и переходя на бег.
— Вот, вот, во-от! — улыбался Никанор Никанорыч, умыкая глаза свои в складки лица, растопыривыя выпуклые щеки. — Совершеннейше справедливое фрактальное обобщение, Борис Петрович. За что и дорог!
Я слышал его краем уха, но меня уже унесло, увлекло моими собственными мыслями, быстрыми, молниеносными, оставляя позади, в растворяющемся фоне, страх и отчаяние.
Ребенок Никанор Никанорыча преследовал аналогичную цель. Только в большем, глобальном, космическом масштабе. В его случае знания, накапливаемый опыт, научные ли теории, или морально-этические концепции, складываемые из крупиц достижений отдельных людей, не исчезали, не пропадали бесследно, собираясь в неведомых размеров багаж, обогащая и развивая ребенка. Чтобы?…
— Прекрасный, великолепнейший вопрос, Борис Петрович! — Никанор Никанорыч, как и в самую первую нашу встречу полемизировал с моими мыслями. — Прежде чем ответить на него, немедленнейше рекомендую вспомнить оставшийся открытым вопрос Лилианы о катаклизме, как итоге замечательного нашего с Прохором плана.
Голова моя работала, как хорошо настроенные и взведенные часы — четко, точно, быстро. Воздействовал ли на меня Никанор Никанорыч, либо так опустошили меня эмоции, что логическая эта задача выступила отдушиной, куда устремились все мои силы и способности.
Прямым текстом подсказывал мне Никанор Никанорыч, что целью познания, как говорилось в плане, был некий катаклизм. Что же такое катаклизм в метафоричной, смещенной парадигме блаженного Прохора? На помощь мне снова пришла аналогия с человеческой жизнью, самым главным и последним катаклизмом которой является смерть. Нет, что-то не сходилось. Итог плана, пресловутый обещанный катаклизм — это смерть?
— Цепочка умозаключений впечатляющая, — хвалил меня тем временем Никанор Никанорыч, — И давайте исходить из того, что знаете вы о смерти весьма немного. Ведь то, что называем мы смертью, является лишь некоторой сменой формы, я не полезу сейчас даже в генетику, где множество эволюционных теорий неоднократно уже теоретизировали на тему того, что смена формы, новое рождение с унаследованием генов, гораздо выгоднее бессмертного организма с заданной пачкой генов, ибо бессмертие противоречит идее развития. Говоря о смерти, или катаклизме, данная интерпретация как нельзя к месту.
Итак, целью плана был катаклизм, или смерть, или перерождение, как жеманно величал его Никанор Никанорыч, человечества? Снова почувствовал я шевеление волос на затылке, как некоторое послевкусие от запредельного уровня абстракции. Но странное дело, ощущения эти больше не подавляли меня, не пугали. Туман рассеивался, и под трепетным вниманием подвижного и неуклюжего моего собеседника приходило понимание.
Человечество, этот гигантский совокупный организм или бог, познавало себя через мириады мелких, полных животных страстей и инстинктов, но еще и самоподобных инструментов познания, носителей разума, субъектов научного и нравственного развития, — животное-человека. Это познание циклопического, космического уровня было процессом долгим, полным успехов и разочарований, катастроф, катаклизмов, смертей, надежд и открытий. Процесс настолько долгий, что не установлен заранее его срок, определены только весьма специфические механизмы самозащиты, чтобы не низвел он себя раньше времени, не отбросил назад. Этим механизмом выступали новые мои знакомые, пристально и ответственно следящие за ребенком, бегущим по лесной тропе, не давая ему оступиться, двигая его к заданной цели — катаклизму или смерти, к логическому завершению цикла "программы", к смене формы.
"Так?" — спросил я у Никанор Никанорыча одними глазами.
Он беззвучно похлопал мне одними пальцами рук.
— И теперь главный вопрос, Борис Петрович. Прошу!
— Когда же наступит конец? — сказал я вслух. — Или же кто принимает решение о наступлении конца?
В этот раз Никанор Никанорыч не ответил. Улыбка на лице его разгладилась и я узнал этот взгляд. Тот самый, которым обжег он меня в преподавательской нашего седьмого здания, перед тем, как показать первую ступень. Только теперь его взгляд не пугал меня, напротив, он продолжал открывать во мне новые ощущения, понимание и смыслы.