— Замечательный, кстати, пример — химическое оружие. А есть ведь и другие интереснейшие примеры — бомба атомная или, если уж глубоко в историю погружаться, порох. Если бы раньше что-то из них изобретено было, не поломалась бы вся наша с вами история, как мы ее знаем? — тут Никанор Никанорыч как бы возразил сам себе: — Ох уж эти "если бы" да "кабы".
Признаюсь честно, я плохо пьянею. А уж когда такие заходят разговоры, которые и вправду заставляют задуматься, как, например, о моральной составляющей научного прогресса, хмель, даже незначительный, пропадает совсем. Вопрос разумеется был избитый, и многие на эту темы высказывались, и вопрос этот ставили с разных сторон, но только ответ окончательный всегда оставался и по-видимому останется за каждым отдельно взятым ученым. Какое решение принять. Если только обстоятельства не складываются таким образом, что решение за тебя приняли другие: время военное, государство тоталитарное, да мало ли, какие могут быть обстоятельства.
— Знаете, Никанор Никанорыч, — с трудом ворочая языком пробасил Анатолий, — Интересный вы собеседник. Я бы как-нибудь повторил нашу встречу, — и он уронил голову на сложенные руки.
Это непьянение, порой, сильно подводит меня в компании. Люди разгуляются, разойдутся, а я сижу практически трезвый, хотя выпил не меньше остальных. Сегодня, впрочем, это было мне на руку. Меня подмывало уже заговорить с Никанор Никанорычем о наших с ним неопределенных отношениях. Но гораздо сильнее, видать спирт был тому виной, в эту самую секунду пробирало меня любопытство разузнать, что еще прячет Никанор Никанорыч в бездонном своем портфеле. Нужно было только дождаться, пока он захмелеет, а я никак не мог его состояния понять. То казалось он пошатывался и едва удерживал равновесие, а то вдруг как воробей встрепывался и вот уже сидит прямой, колет взглядом.
— Ну что же, Никанор Никанорыч? — заплетаясь, сказал я. — Анатолий покинул борт нашего судна. Остались вы да я. Говорить вы безусловный мастер и даже виртуоз. Может быть сказать чего-нибудь мне хотите по нашему с вами делу? Или опять будете ходить вокруг да около?
— Как же, как же, Борис Петрович, — встрепенулся Никанор Никанорыч, как бы стряхивая хмель. Он, похоже, не опьянел вовсе. — Какие такие юленья между нами возможны?
— Может расскажете мне тогда про себя да товарищей ваших? Зачем вам я и какое у нас с вами может быть общее дело?
Я тут только заметил на одной из опор спинки нового стула, что принес Никанор Никанорыч, вырезанные буквы А и Р. Анатолий Ростовцев. Анатолий делал эти заметку при мне, в прошлом году.
Не знаю, чего я ожидал услышать в ответ. Во всяком случае близко не то, чем оглоушил меня Никанор Никанорыч.
Он склонил голову набок и снисходительно издевательским тоном проговорил:
— Не о том вы все тщитесь, Борис Петрович, не тем интересуетесь, — он круто вбросил в рот остатки водки из стакана. — Вопросы эти ваши, все до единого, второстепенны. О другом нужно пытливиться, другое расспрашивать.
Никанор Никанорыч протяжно зевнул и, подперев голову локтем, пронзительно поглядел мне в глаза. Глазки его были маленькие, темные. Неуловимо изменилось что-то в его взгляде. Словно и не Никанор Никанорыч предо мною прежний, а кто-то другой, жуткий, всезнающий.
— Пришла пора вам, Борис Петрович, познакомиться с Вавилоном, городом древним. Первая ступень посвящения.
Глава 5. Столпотворение
Город раскинулся в виде отороченного одеяла, разделенного надвое голубой изгибающейся лентой реки Уратту. Желто-белый ворс прямоугольных построек возвышался над клеткой мощенных улиц и квадратами площадей. Яркими пятнами блестели кляксы базаров, строчки искусственно высаженных пальм и голубых бассейнов. Барельефными выпуклыми узорами покрывали западную и восточную части города кубы и пирамиды зиккуратов, храмов и дворцов.
В параллель голубой кривой Уратту, пронизывала восточную часть города широкая, в пятьдесят локтей, Дорога Празнеств, начинающаяся от Ворот Иштар, тянущаяся на юг, вдоль дворца Бильгамешу, зиккурата богини Иштар, дворцов знатных вельмож и строящегося нового гигантского зиккурата Этеменанки. Ворота Иштар, южные ворота города, возведенные в честь покровительствующей Бабили величественной и грозной богини плодородия, являли настоящую жемчужину зодчества. Высотой в сорок локтей, они возвышались над двумя городскими стенами и сверкали на солнце глазурированными синими, желтыми и черными кирпичами. Внешняя и внутренняя сторона их была украшена барельефами священных животных — льва, тура-рими и конечно дракона-сирруша, любимца Иштар. Покрытые изразцом ворота внутри города продолжались синей глазурированной стеной, и до самой искусственной протоки перед храмом Иштар, на Дорогу Празнеств смотрели величественные львы, рими и сирруши, симметрично выведенные на ровных, небесного цвета, стенах.