К моему удивлению, информация об имени Балу отыскалась очень быстро. Гораздо быстрее чем я ожидал и это меня несколько даже оглоушило. До того момента всякие мои попытки выяснить что-либо о Никанор Никанорыче оканчивались нечем. Я, правда, и взялся-то за него как следует только что. Итак, Балу.
Радость сменилась разочарованием через четверть часа. Балу, Баал, Ваал, Баал-Хаддад, Баал-Зебуб, Веельзевул, Вельзевул, Велиар. Я штудировал все производные от Балу, любезно предоставленные мне справочником и не находил ничего, отличного от "культ, имевший распространение…", "один из божеств хтонической традиции…" и так далее в том же духе. Имеет упоминание у греков, аккадов, семитов, финикийцев, сирийцев, египтян. Я начал сбиваться со счета. Разве за этим я пришел?
По правде сказать, я сам не знал, что искал. Реально ли отыскать в исторических справочниках лицо, жившее в каком-то там тысячелетии до новой эры? Лицо, потенциально здравствующее по сей день и ничуть не страдающее от собственной древности, а, напротив, потешающейся надо всем окружающим изменяющимся миром. Не говоря уж о том, что само присутствие этого лица в древности тоже было под большим вопросом. В конце концов, я видел всего лишь очень реалистичный сон.
Я обратился к имени Бильгамешу. Тут было побольше информации, все ж таки Гильгамеш стал нарицательным именем и героем целого шумеро-аккадского эпоса. Но официальная история никак не связывала его с Вавилоном, а помещала в древний город Урук и в итоге опять уходила в мифологию и его разногласия с богами. Никакой связи с Балу. Почертыхавшись еще какое-то время с "…нарицательным обозначением некоторых богов, свойственным многим народам…" я собрал тома аккуратной стопкой и понес сдавать. Ничего из моей попытки не вышло. Как был, так я и остался у разбитого корыта. Разве только убедился, что где-то там, в древней Месопотамии мелькали эти имена, и даже приблизительно в одно и то же время.
Время было уже позднее, близился час закрытия читального зала. У стола библиотекарши собралась очередь на сдачу книг и мне пришлось в нее встать. Почти сразу же за мной встал высокий тощий обритый наголо мужчина, лет пятидесяти, сдававший судя по всему тонкую книжицу, которую он небрежно вертел в длинных узловатых пальцах.
Я сначала не обратил на него внимания, пока не заметил, что он пристально изучает один из моих томов. Библиотекарша куда-то запропастилась. Я подождал немного, предполагая, что худой незнакомец обратится, но он продолжал, вертя головой таращиться на книгу, поэтому я спросил сам:
— Простите, что вас так заинтересовало?
Он вздрогнул, пронзительно посмотрел на меня и губы его при этом растянулись в кривую извинительную улыбку:
— Да нет, ничего.
У него был приятный, низкий, с шероховатостью голос.
— Меня исключительно заинтриговали книги, которые вы сдаете. Нечасто увидишь людей вашей специальности, интересующихся мифологией.
Я не успел еще сообразить о том, откуда он знает о моей специальности, а он уже исправился:
— Племянник одного моего… не соврать бы… клиента, о! учится в нашем университете. Вы читали свои то ли "Автоматы", то ли "Операционные системы" его потоку. Он ткнул мне на вас пальцем в фойе седьмого корпуса.
Я еще раз повнимательнее пригляделся к нему. Вытянутое бритое лицо с резкими чертами и почти прозрачными серыми глазами. Я обратил внимание на его лысину, особенную, без неровностей и проплешин — чистая блестящая голова.
— По-вашему, образцовый инженер должен интересоваться только математикой, физикой и программированием? — пошутил я, продолжая его разглядывать.
Тесноватый ему черный костюм, без галстука, ворот рубашки расстегнут.
— О, нет-нет, — незнакомец добродушно улыбнулся, — однако многих ли вы знаете своих коллег, занимающихся тем же чем вы сейчас?
Я признаться и сам плохо подпадал в категорию "занимающихся чем-то необычным" людей. Не будь Никанор Никанорыча, не полез бы я в эту область знаний.
— А вы с какой кафедры? — с его слов я понял, что он наш, университетский.
— Я?… — он как будто задумался, — Философия. Как-то мне, признаться, ближе философия и история, чем м-м… физика.
Я почувствовал в его тоне намек на снисходительное отношение к физике.
— Не любите физику?
Он поднял на меня острые глаза.
— Отчего же не люблю. Не люблю я опаздывающих библиотекарей, — он сделал ударение на слове "библиотекарей". — А о физике я сказал бы — не вижу в ней надобности.
Такого мне слышать еще не приходилось. Я только что рот не раскрыл. Не видит надобности в физике!
— Простите, я не знаю вашего имени-отчества… — начал было оппонировать я.
— Азар. Величайте меня Азаром. Кроме физики я также не вижу надобности в отчествах, — и он широколице улыбнулся.
— Фамилии, стало быть, вы приемлете?… — осведомился я.
Я много раз слышал, что философы — люди весьма своеобразные, однако Азар явно был самородком даже среди них.