Теория литературы

Такова (в самых приблизительных очертаниях) персонажная сфера литературного произведения, если посмотреть на нее в ракурсе аксиологии (теории ценностей).

3. ПЕРСОНАЖ И ПИСАТЕЛЬ (ГЕРОЙ И АВТОР)

Автор неизменно выражает (конечно же, языком художественных образов, а не прямыми умозаключениями) свое отношение к позиции, установкам, ценностной ориентации своего персонажа (героя - в терминологии М.М. Бахтина). При этом образ персонажа (подобно всем иным звеньям словесно-художественной формы) предстает как воплощение писательской концепции, идеи, т.е. как нечто целое в рамках иной, более широкой, собственно художественной целостности (произведения как такового). Он зависит от этой целостности, можно сказать, по воле автора ей служит. При сколько-нибудь серьезном освоении персонажной сферы произведения читатель неотвратимо проникает и в духовный мир автора: в образах героев усматривает (прежде всего непосредственным чувством) творческую волю писателя. Соотнесенность ценностных ориентаций автора и героя составляет своего рода первооснову литературных произведений, их неявный стержень, ключ к их пониманию, порой обретаемый весьма нелегко. "Воспринимая героев как людей", писал Г.А. Гуковский, мы постигаем их одновременно и как некую "идейную сущность": каждому из читателей подобает ощутить и осознать "не только мое отношение к данному действующему лицу, но и отношение к нему же автора, и, что, пожалуй, важнее всего, мое отношение к отношению автора"6.

Отношение автора к герою может быть по преимуществу либо отчужденным, либо родственным, но не нейтральным. О близости или чуждости своим персонажам писатели говорили неоднократно. "Я, - писал в прологе к "Дон Кихоту" Сервантес, - только считаюсь отцом Дон Кихота, - на самом деле я его отчим, и я не собираюсь идти проторенной дорогой и, как это делают иные, почти со слезами на глазах умолять тебя, дражайший читатель, простить моему детищу его недостатки или же посмотреть на них сквозь пальцы".

В литературных произведениях так или иначе наличествует дистанция между персонажем и автором. Она имеет место даже в автобиографическом жанре, где писатель с некоторого временного расстояния осмысливает собственный жизненный опыт. Автор может смотреть на своего героя как бы снизу вверх (жития святых), либо, напротив, сверху вниз (произведения обличительно-сатирического характера). Но наиболее глубоко укоренена в литературе (особенно последних столетий) (169) ситуация сущностного равенства писателя и персонажа (не знаменующая, конечно же, их тождества). Пушкин настойчиво давал понять читателю "Евгения Онегина", что его герой принадлежит к тому же кругу, что и он сам ("добрый мой приятель"). По словам В.Г. Распутина, важно, "чтобы автор не чувствовал себя выше своих героев и не делал себя опытнее их": "Только равноправие во время работы самым чудесным образом и порождает живых героев, а не кукольные фигурки"1.

При подобном внутреннем равенстве может возникать своего рода диалогическое отношение писателя к вымышленному и изображаемому им лицу. На это обратил внимание М.М. Бахтин: "Единство мира Достоевского недопустимо сводить к индивидуальному эмоционально-волевому акцентному единству". И утверждал, что "монологический единый мир авторского сознания ...> в романе Достоевского становится частью, элементом целого". Диалогическая позиция автора, по мысли ученого, "утверждает самостоятельность, внутреннюю свободу, незавершенность и нерешенность героя", сознание которого "равноправно" его собственному. В то же время Бахтин признавал, что "во всяком литературном произведении" наличествует "последняя смысловая инстанция творящего", т.е. творческая воля автора объемлет сотворенный ею мир персонажей2. По словам ученого, "герой - не выражающий, а выражаемое", он "пассивен во взаимодействии с автором". И еще: "важнейшая грань произведения" - это "единая реакция" автора "на целое героя"3.

Литературные персонажи, однако, способны отделяться от произведений, в составе которых они появились на свет и жить в сознании публики самостоятельной жизнью, не подвластной авторской воле. Герои становятся своего рода символами определенного рода мироотношения и поведения, сохраняя одновременно свою неповторимость. Таковы Гамлет, Дон Кихот, Тариоф, Фауст, Пер Гюнт в составе общеевропейской культуры; для русского сознания - Татьяна Ларина (в значительной мере благодаря трактовке ее образа Достоевским), Чацкий и Молчалин, Ноздрев и Манилов, Пьер Безухов и Наташа Ростова. В частности, известные персонажи А.С. Грибоедова и Н.В. Гоголя в 1870-1880-е годы "переселились" в произведения М.Е. Салтыкова-Щедрина и зажили там новой жизнью. "Если могут быть романы и драмы из жизни исторических деятелей) -отметил Ф. Сологуб, - то могут быть романы и драмы о Раскольникове, о Евгении Онегине (170) ...> которые так близки к нам, что мы порою можем рассказать о них такие подробности, которых не имел в виду их создатель"4.