Теория неожиданности, или Loveц ощущений

И исчезла из эфира. Вот так, товарищи, а вы говорите — «возможна ли телепатия»! «Мобильная связь без батареек» тем и удобна, что… А впрочем, это я отвлекаюсь от главного! Яна права, мысль о том, что Светка, разнеженная, теплая, в одной тонкой сорочке тихо дышит здесь, за стенкой, такая беззащитная и доступная, изводила и жгла до костей! Но что я могу сделать? Ведь мы же не одни в этой квартире — а то стал бы я тогда думать!

Я сел на постели — ну что, что изобрести? Я не переживу эту ночь. Правда, ведь не разбудила же меня, не прогнала! Сон, «гипноз» по–гречески… Да. Есть! Я нашел, надо просто внушить ей сексуальное желание, передать свое! Ей, спящей, это нетрудно. Сделать так, чтоб и ей стало невыносимо, разжечь до самых потаенных глубин! Я прислонился спиной к ковру над кроватью и начал работать. Через стену, как по венам, побежала горячая кровь моей любви, моего чувственного огня. В закрытые глаза. В приоткрытые губы — нежная жгучая влага. В руки и стопы. В живот. И ниже… Ее охватил сладкий липкий сок, огненно–желтый с кровавыми прожилками. Довольно противно со стороны, но это — мое желание. И оно смешалось с ее чистой юной чувственностью, прижилось, как свое. Она беспокойно заворочалась, просыпаясь.

— Света… Света, иди ко мне! — шепталась ей темнота. Широко распахнулись глаза, провела рукой по растерянному лицу. «Что со мной? Господи, как хочется секса!» Кровь ее горела, я ощущал это, и разжигал все сильнее и сильнее.

- Света, я здесь, девочка моя! Открой дверь, войди, я рядом! У меня есть все, что тебе так нужно сейчас! Приди — я тебя приласкаю! Света, я так жду тебя!

Еще и еще, доводя до невыносимости. Пока наконец — вот оно — она тихо, боясь разбудить мать, поднялась, посмотрела на нее, замерев, и повернувшись, на цыпочках, почти бегом вошла в комнату. Я сидел на постели и смотрел, как она осторожно закрывает дверь за спиной. Остановилась, глядя как я стягиваю футболку. Нерешительно помялась, но мой тихий призыв:

— Иди ко мне, любовь моя! — подстегнул ее. Она глубоко вздохнув, решительно стянула свою тонкую сорочку и оставшись в трусиках, нырнула ко мне под одеяло. Дурея, я повалил ее на спину. Я не верю своим рукам.

— Све–та–а-а…

Я все думаю — не тот ли я, о ком говорят: «Получил свое — и бросил»? Вот, позади четыре дня, и я все меньше думаю о Свете. Ни учеба, ни второй полет тут ни при чем — этим не оправдаться. А что же тогда? Я не видел ее, намерено, пытаясь понять, почему наутро я ушел таким успокоенным, и не порхал от счастья, и не сходил с ума, и не… Ну, не знаю, что я еще надеялся ощущать, после первой ночи с любимой? Может, потому что она меня не унижала, и дала сразу. Я ведь так не могу, мне нужно что–то, что требует тайного терпения. Фиг меня поймет, но я какой–то слишком холодный и спокойный для такого события. Опять мое идеальное ощущение сорвалось с крючка, не состоялось. Светка звонила вчера, обозвала меня паскудным мерзавцем, а я изо всех сил пытался ощутить себя таковым, но все как–то слишком стандартно — парень соблазняет девушку, потом не звонит и не появляется. Нет в этом чего–то острого. Ее мать изорвала в клочки, называла шлюхой, она страдает. Я — подлец. Подлец, а она… Я ее люблю? Да — нет, слова антонимы, два конца одной палки. Вот мне уже скучно. Я ее люблю?

Когда любят, не задают вопросов. Я его уже задал. И имя ее не равняется занозе в сердце. «Русый — подлец», написал я на столе в аудитории, но слова остались словами, не став чем–то ощутимым, не укусили меня. Не «торкнули».

Я ее (не) люблю.

Боже мой, как скучно с этим «не»! Как все разбило и испохабило это «не»! Маленькое злобное «не».

А я вообще почти ни с кем толком и не спал. Не больше двух раз с каждой из мимолеток. Неинтересно. Сначала, конечно, со всеми подряд, с моей симпатичной рожей мне это легко позволялось. Всякие были — и рыжие, и блондинки, и естественно, готички. Садистки долбанные — ну скукота, автоматика, унизительные действия будто по сценарию или обязанности. Они знали, что делают! Какая гадость — они знали. Это пошло, когда осознанно. Не от души.

— Русый, я тебе одну вещь скажу…

— Да, Яна?

Она произнесла это так, будто уговаривая себя не волноваться и не торопиться, а самой так и хочется разделаться поскорее. Я‑то знаю подобное ощущение! Иначе б она не позвонила мне вчера, и не просила бы придти сегодня сюда, на «Юбилейный». Она бы не просить — велеть должна. Но это ее мучает, и она ёжится сейчас от холода в тонкой куртке. Я выскочил из тролля ровно в назначенный срок — она уже кусала губы на крыльце ДК в ожидании.

Смотрю на нее, как она жмется, не решаясь вывалить все сразу, и ее нервность передается мне.

— Что, ну что же? Яна!

— Стас, я нашла могилу твоей матери.

— …? Яна…?!

— Да, я понимаю, я резко это все сказала, но в общем… Ты прости, что я так, но это правда.

— Я — на… Господи! Гос–по–ди!