Теория невероятности

Валерия Размахнина в статье «Правда, ещё не ставшая простой» (2001) пишет о ней: «Он начал писать, когда еще учился в МГУ и жадно вбирал в себя первые веяния, появившиеся после освобождения от культа и культовой идеологии. Лейтмотив – ликование: страшное время позади, преодолена какая-то граница, отделявшая мир от света и добра. Это требовало выхода, воплощения в слове – ещё зыбком, мятущемся, но, безусловно, искреннем. Этим первым выплеском и стала ранняя поэма «На грани» (1956). Она не была напечатана в своё время, а теперь уже утратила актуальность и остроту. В целом поэма наивная, с некоторым налётом идеализма и той прямолинейности, которая сформировалась в литературе советских десятилетий. Освободиться от неё сразу было невозможно, и весь смысл сводился к тому, что лозунговые формы разворачивались на сто восемьдесят градусов: «Головы – чтобы думать. / Не для того, чтоб склонять… Встань! / И выйди в изломы улиц / исступлённо / петь о свободе…» Казалось, что это необходимый и достаточный призыв, чтобы действительно обрести свободу. Ушло нечто, давившее сверху, разомкнулся словно бы навеки очерченный круг, переступить который никто не смел и не мог. Всю бездну, всю сложность этого затмения нам ещё предстояло осмыслить, но тогда, на первых порах, отчётливо проступила грань, которой весь строй понятий размежёвывался прямолинейно и однозначно: добро – зло, свет – мрак…»

Интересно, что фрагмент поэмы «На грани» был опубликован в 1973 году в сборнике «Световод» как самостоятельное стихотворение под названием «Скрипач» (в поэме этот отрывок называется «Весна и скрипка»). И можно проследить, как влияет контекст на восприятие «Скрипача» в поэме и вне её.

В «Световоде» это стихотворение о живительной силе искусства, освобождающей от сухих «логики и оптимизма» человеческую душу, позволяя ей обрести голос, выпустить из сердца многолетнюю «углами ртов зажатую тоску», позволяя человеку снова дышать полной грудью, радоваться, быть счастливым. Здесь «Скрипач» в большей степени говорит о внутреннем мире человека, чем о внутреннем режиме страны. Однако внимательный читатель разглядит в тексте намёк на действительное происхождение «Скрипача»:

Откуда-то вдруг появились птицы,
хотя приказ на то и не был дан.
Весна,
не предусмотренная свыше,
была всё ближе…

Внутри поэмы этот же отрывок приобретает иное, актуальное на тот момент остросоциальное звучание. Наступающая со звуками скрипки весна – здесь не просто обновление природы, она открывает новую эпоху для всей страны, а в самих звуках скрипки слышится гимн свободы. Свобода теперь – наивысшая ценность, непреложный закон, а «диктат искусства – единственно приемлемый диктат».

Переживший в детском возрасте фашистскую оккупацию, Вячеслав Назаров не мог не коснуться в своём творчестве и военной тематики. Тексты о войне собраны в раздел «Он встал охраною бессонной, приняв бессмертье как приказ».

В 1941 году шестилетнему Вячеславу пришлось остаться вместе с матерью в деревне Желябуга Орловской области, т. к. из-за болезни матери Анны Михайловны семья Назаровых не смогла эвакуироваться с захваченной фашистами территории. Его отец, Алексей Иванович Назаров, в это время воевал на фронте.

«Я до сих пор по ночам просыпаюсь от лая овчарок, которых натравили однажды на меня пьяные эсэсовцы, – писал Вячеслав Назаров в своей автобиографии. – И сейчас иногда в сгорбленном дереве мне чудится виселица, а в стуке дождя – пулемётные очереди. Русский полицай стрелял в меня, а немец-шофёр спас от пули. Мне было шесть лет, и я учил взрослую науку ненависти и любви, не знающую ни полумер, ни полутонов».

Может быть, поэтому и в поэзии, и в прозе у него так сильна антимилитаристская линия. В стихотворениях «Листопад», «ФРГ», «1962», «Вьетнам», «Жёлтый утёнок» автор противопоставляет два мира: родной дом, в котором «милый тёплый май», «звёзды сонной дали», озорное лицо «той, что ждёт на земле» – и суровое военное время, его горящие города, «чёрное небо», «ад свинца и смерти». Он оттеняет хрупкость одного мира тяжёлой солдатской поступью другого, чтобы донести до читателя простую мысль: как бы ни было тяжело, крайне важно сохранить в себе человеческое, пронести его «сквозь дым, сквозь кровь, сквозь безнадёжность к солнцу»; это, пожалуй, единственный способ выжить и остаться человеком «у самого края ада».