Теория падений (Записки зонального менеджера)

К вечеру, за сорок четыре минуты до закрытия, появился юркий, ухоженный молодой человек неопределенной национальности. Радик хотел спрятаться от него, но Ирина пересчитывала кассу, а Татьяна красилась в примерочной, пришлось подойти: “Я ненавязчив, но доступен. Да — ненавязчив, но доступен!”

— Добрый вечер, вот на этих вешалках у нас вещи со скидками.

— Привет… Ра… Ра-дик. Радик, я одеваю дагестанских фээсбэшников, надо комплекты подобрать. Давай, не в службу, а в дружбу.

Радик возился с ним до закрытия. Бегая в поисках подходящих размеров из подсобки в корнер, он обратил внимание на женщину лет тридцати пяти, может быть, ровесницу, одетую неброско, но очень дорого, с продуманной небрежностью, в стиле арт. Она говорила по телефону и рассеянно поглядывала на него.

Подавая клиенту сорочки Барба, Радик автоматически отметил, что у менеджера, мелькнувшего меж рядами костюмов Пал Зилери, испуганное лицо — он метнулся к кассе и побрызгал дезодорантом под пиджаком, помахал полами и подлетел к стильной женщине, подобострастно поздоровался.

— Вот, Максим, как должен выглядеть настоящий продавец! — показывая глазами на Радика, сказала она. — Вот как он должен, по-моему, работать.

— Да-да, Вера Сергеевна, это новый мальчик из “Корнелиани”. У него неплохие продажи.

— Представишь его потом мне, окэ?

— Окэ, Вера Сергеевна. Я запишу.

— У тебя что, склероз?

Юркий молодой человек купил семь костюмов, весь размерный ряд — от 48-го до 60-го и отложил 14 пар обуви (классику и кэжуал), сорочки, ремни, галстуки. Продавцы всех корнеров вышли в коридор посмотреть на это чудо.

В неописуемой радости он возвращался домой, ждал автобуса и, казалось, испускал сияние на грязные урны возле остановки, на бомжа, спящего на лавке. В автобус прошел бесплатно по пенсионной карточке социального страхования москвича, которую Лорка выпросила у своей робкой матери, и тут же к нему подступились два мужика, караулившие таких, как он. У Радика пересохло во рту, в спокойном отчаянии он протянул им карточку, будто за это время фотография Надежды Александровны перемоделировалась в его изображение. Один из них оказался милиционером. Обреченно отдал им паспорт. Вывели, хотели сдать в милицию. Прижали к перилам у светящейся стеклянной стены вестибюля метро, надавили угрозами с двух сторон. Радик отдал им свой мобильник и последние двести рублей.

— Ну, что, все забрали? А я говорил — поехали! — опершись на дверь машины, укорял пожилой таксист.

Домой шел пешком, под холодным, бесконечным дождем, как в дурном, чернушном фильме. Вода струйками прыскала из ботинок.

Рассказал Лорке об этом со смехом, но получилось так жалко и растерянно, что она ушла в ванную и, наверное, плакала там, потом отдала ему свой телефон.

“Сегодня меня снимали для ОРТ. К интервью готовила красивая журналистка. Я переживал, что не могу сосредоточиться, что плохо выгляжу, что не уложил феном волосы на косой пробор. Досадовал, что не предупредили хотя бы за день. Журналистка сказала, что будут меня снимать с горы, потом покажут иллюминаторы самолета, будто я с ним прощаюсь. Она была в беретке, короткой кожаной куртке “милитари”, юбке и сапогах. Безумно волновало сочетание грубого сапога и нежного блеска ее икры, и особой мягкости кожи на внутренней стороне коленки. Я просунул руку под юбку и обнял холодную и гладкую полноту ноги.

— Что говорить перед камерой, я вообще запутался? — недоумевал я. — Ведь это ответственный момент!

— Вот, возьмите и почитайте, может быть, поможет? — она всунула мне письма от людей, которых спасла моя теория падений.

— Неужели бывают такие, которым не лень писать?

“Вы спасли мне жизнь, — читал я письмо от девушки. — Мы падали в море, я молила бога, а потом нам сказали, что Ваша теория сработала на практике”.

Проснулся с лицом, мокрым от слез”.

Грустный сидит он на кухне. Утро. В тесноте двора ворочается махина мусоровоза, и большой треугольный солнечный зайчик отскочил от нее в комнату, скользнул по лицу, и ему показалось, что он улыбается, что ему стало лучше.

В автобусе специально не садился, чтобы заранее не мять брюк. Раннее утро, но уже жарко. Женщина с мученическим лицом сняла туфлю и наклеивает пластырь на пятку.

В электричке мужчина сминал пальцами уголок воротника рубашки, чтобы он загибался внутрь. На выходе у метро “Смоленская”, как всегда, стоит молодежь — юноши и девушки — крупье из игорных заведений на Новом Арбате. Курят, пьют пиво, не могут так просто разойтись, выговариваются после тяжелой ночной смены, выплескивают зажатые эмоции и обиды, запоздало мстят за унижения, едко отвечают на оскорбления.

От скверика, где стоит Пушкин, мимо монгольского посольства, как правило, поодиночке идут девушки с необыкновенно красивыми фигурами, лица холодные, отрешенные — это стриптизерши, у них тоже закончилась смена. Кажется, что их ноги составлены из трех частей, и девушкам трудно на них передвигаться. Радик достает мобильный телефон, будто пришло сообщение, а сам исподлобья смотрит им вслед.