– Просто чудесно, – говорит он, – но много ли вы рассчитываете за это получить даже при наилучшем качестве работы?
– Не знаю, много ли. Надеюсь, достаточно. Столько, сколько я обычно получаю.
– Так у вас нет финансовых проблем?
– Я не сказал бы, что совсем нет, но все-таки я, пожалуй, в состоянии…
Даль качает головой и снова перебивает Эмиса.
– Мне больно думать, что человеку такого выдающегося таланта, как вы, приходится в вашем возрасте заботиться о деньгах. Скажите, вам сколько лет?
Эмис говорит, что ему пятьдесят.
– Да. Вы могли бы писать лучше, то есть я хочу сказать, даже еще лучше, если бы не имели денежных трудностей.
Эмис, свирепея, пытается сменить тему.
– Да пустяки, а что там у вас с…
Даль все качает головой.
– Вам надо написать детскую книгу. Вот что сегодня приносит деньги, уж поверьте мне.
– Да я и не знаю, с какой стороны взяться.
– А знаете, какой аванс мне дали за последнюю книгу?
Далю неймется рассказать, и Эмис признает, что это действительно крупная сумма.
– Я все равно не смог бы, – говорит Эмис. – По-моему, мне даже в детстве самому не особенно нравились детские книги. Я в таких вещах не разбираюсь.
– Ерунда, – отвечает Даль. – Мелкие пакостники все равно проглотят.
Кроме Эмиса, об этом разговоре никто не сообщает. Он вспоминает его почти двадцать лет спустя в мемуарах, впервые опубликованных уже через год после смерти Даля, в 1990 году. Может быть, Даль пал жертвой такого же оговора, каким сам опорочил Джеффри Фишера? «На этих страницах я много раз вкладывал в уста людей примерно то, что они говорили, или то, что вполне могли бы сказать, или то, что говорили в другое время, а также кое-что откровенно выдуманное, но это последнее замечание я передаю дословно», – заявляет Эмис. Он всегда будет твердо заявлять, что «ерунда, мелкие пакостники все равно проглотят» – это точные слова Даля[207]
.Дальше Эмис говорит, что считается, будто дети умеют различать неискренность и, пожалуй, сразу бы вывели его на чистую воду. Возможно, Далю стало скучно, но «я думал, что все в полном порядке». В конце концов Даль его перебивает:
– В общем, как хотите. Или вы это сделаете, или нет. То есть напишете детскую книгу. Но если все-таки решите попробовать, разрешите вас кое о чем предостеречь. Если вы не вложите в книгу все, на что способны, если не будете писать от всего сердца, детям не понравится. Они поймут, что вы пытаетесь их надуть. И позвольте сказать вам, исходя из собственного опыта, что это дети ненавидят больше всего на свете. Второго шанса они вам не дадут. С детьми так: раз и навсегда. Просто имейте в виду, это мой вам дружеский совет. А теперь, если не возражаете, я пойду поищу, где бы мне еще немного выпить.
И затем, по словам Эмиса, «коротко кивнув» Даль удаляется с «видом, будто он доказал свое прямодушие, отвергнув какое-то страшно возмутительное и мерзкое предложение». Эмис остается с таким чувством, будто глядел на картину Эшера, «на которой взгляд поднимается вверх по лестнице, но оказывается на том же уровне, откуда начинал».
Тем же вечером Эмис смотрит новости по телевизору и замечает отсутствие «репортажа о знаменитом детском писателе, погибшем при крушении вертолета».
КИНГСЛИ ЭМИСА бросает на дороге ЭНТОНИ АРМСТРОНГ-ДЖОНС
Журнал «Куин» планирует выпустить специальный номер о самых блестящих собеседниках страны. Все эти краснобаи собираются на обед вместе с модным молодым фотографом Тони Армстронг-Джонсом, который будет снимать их для журнала. В какой-то момент редактор «Куин» Марк Боксер предлагает на первой странице номера поместить новую фотографию принцессы Маргарет как «главной музы», это кажется ему очень милой идеей.
– Я категорически против, – говорит Армстронг-Джонс.
– Я тоже, – говорит не менее модный тридцатисемилетний писатель Кингсли Эмис.
– Тони, почему тебе не нравится? – спрашивает Боксер.
– Если говорить с профессиональной точки зрения, то либо я фотограф номера, либо нет, и перемешать чью-то чужую работу с моей – это только все запутать.
На том и порешают. Никто даже не думает спросить у Эмиса, почему возражал он.
Несколько месяцев спустя рекламная фирма приглашает Эмиса поучаствовать в рекламе пива «Лонг Лайф». По его собственным словам, это будет «серия как бы знаменитостей, включая, разумеется, и Хамфри Литтлтона, чье участие, надо полагать, установлено законом, причем все хлебают упомянутое пиво и разглагольствуют, какое оно распрекрасное». Фотографом снова приглашен Энтони Армстронг-Джонс.
Компания знаменитостей – любителей пива собирается на обед в одну ноябрьскую пятницу. После радушных приветствий Эмис говорит Армстронг-Джонсу:
– Вижу, этот треклятый цветной блок с принцессой Маргарет все-таки пролез в номер.
– А скажите, пожалуйста, почему вы против него возражали? – спрашивает Армстронг-Джонс.