Теория вечной жизни

Для учеников, однако, ситуация другая. Обнаружив в своем уме образ некого очень трудного или нехарактерного для них действия, если они приучены к школьной дисциплине и серьезной внутренней борьбе за овладение собой, они могут увидеть это как особую возможность и постараются выполнить данное действие как можно лучше. Предположим, что им внушается некое великое самопожертвование или отречение от условностей ради учения. Слабый ученик отложит это в сторону, говоря себе: «В конце концов, учитель никогда не говорил мне так поступать». Сильный ученик, с другой стороны, способен увидеть это как возможность развития воли, овладения своей собственной слабостью.

Далее, если он узнал себя уже очень хорошо, он может определить, что эти мысли не свойственны ему, что они не могли исходить из его привычного ума. Он способен попытаться приписать их совести, или, если он очень наблюдателен, он может даже догадаться об их истинном источнике и начать подозревать, что происходит. В любом случае, он скажет себе, что они должны идти с высшего уровня и их нельзя игнорировать.

Этим путем к таким ученикам приходит возможность выйти из своей собственной механичности действий, играть за пределами своей роли. Они вдруг могут делать то, что никогда не мечтали делать без внешней помощи, и однако делать это из самих себя, по собственной воле. Эффект, производимый на ученика таким действием, совершенно иной, чем от подобных действий, выполненных из послушания, и не может быть достигнут никаким другим образом. Так истинной телепатией ученику дается шанс превзойти самого себя, развить волю и создать душу.

Вряд ли нужно добавлять, что в такой пьесе не могут быть внушены никакие неправильные действия. Такие действия, которые в одном смысле требуются сюжетом, автоматически производятся слабостью различных персонажей, когда они сталкиваются с определенными ключевыми ситуациями. Властный человек, когда его власть находится под угрозой, должен пойти на убийство: никакого внушения не требуется. Даже ученики, когда какой-то поворот ситуации застает их врасплох, могут предать из робости или замешательства, как Петр под крик петуха. Толпа будет требовать крови и на этот раз, просто потому, что она делала это тысячу раз до этого. Такие действия совершенно механичны и никогда не являются результатом внушения режиссера, хотя они наверняка им предвидены и учтены. Может даже случиться, что, зная главную слабость ученика, режиссер создаст некую внешнюю ситуацию, рассчитанную на то, чтобы выявить эту слабость для него с неумолимой ясностью, в то же время внушая ученику телепатически, как он способен ее преодолеть. Таким образом может быть создано огромное внутреннее трение, необходимое для приобретения души.

До нас дошло несколько «сценариев» таких пьес, сохранившихся в массе более философских писаний. Мы никогда не узнаем, сколько пьес осталось не записанными в истории, а сколько из них еще не вышло из стадии предварительных репетиций. Ибо хотя эти драмы могут происходить открыто, но, как ни странно, никаких записей о них не существует, исключая сознательно написанные и выпущенные в свет. Если продюсеры еще не готовы к записи, представление остается неизвестным.

Возможно, самые очевидные записи группируются вокруг фигуры Будды, Миларепы и Христа. Буддийский рассказ, известный как «Книга великой смерти», кажется очень незавершенным и редактировавшимся и формализовавшимся до тех пор, пока не исчезла вся спонтанность реального живого представления. Заключительные эпизоды жизни Миларепы, напротив, очень живые и содержат некоторые весьма интересные варианты христианской драмы. Но именно эта последняя, Евангелия, представляет совершенный образчик, классическое представление такой пьесы.

Есть и другие отличия. По различным причинам, как Будда, так и Миларепа поставили свои пьесы в сочувствующем окружении, в странах, где оккультные идеи высоко почитались, и в периоды, когда (возможно, по космическим причинам) люди находились в особенно восприимчивом настроении. Фон драмы Христа намного более привычен. Стратегический аванпост великой бюрократической империи, нервные чиновники и безответственная толпа, политическое притеснение и тень восстания – все это никак нельзя назвать «сочувствующим». Однако это показывает, что возможность общего сдвига уровня сознания, который может со временем повлиять на тысячи или миллионы людей, совершенно не зависит от условий, которые с обычной точки зрения мы назвали бы благоприятными. Привычное зло жизни можно даже использовать как точку опоры, чтобы дать высшим силам тот рычаг, которым они совершат этот сдвиг и достигнут своей цели.