«Теория заговора». Историко-философский очерк

Интересен тот факт, что конспирологические мотивы проникают в такие жанры массовой литературы, в которых присутствие мотива «теории заговора» ранее не являлось типическим. Мы имеем в виду получивший широкое распространение за последнее десятилетие жанр криминального романа. Критикой указывается на следующее явление: «Один из главных мифов сегодняшнего “мужского” масслита таков: в России существует глубоко-глубоко законспирированная организация (“Группа”, “Контора”, “Молния”, “Орден”). <…> Она стоит над законом и не признаёт никаких ограничений, с которыми всё же, хоть отчасти приходится считаться легальным “органам”» ^{615}. Действия подобных организаций оцениваются автором/читателем вне моральных нормативов. Они используют для достижения целей убийства, подкуп, шантаж. Тем самым в художественной форме решается один из болевых вопросов теоретиков конспирологии. Мы имеем в виду рассматриваемую выше проблему борьбы с «тайными обществами», противостояния меньшинства и большинства.

Социально-нравственное меньшинство одерживает победу над большинством именно в силу скрытности действий, невозможности адекватного ответа. Проблема, как мы видим, решается весьма простым способом: бороться против «тайных обществ» можно лишь с помощью «тайных обществ». Таким образом, в современной российской беллетристике «теория заговора» дополняется манихейскими мотивами. Подобные черты современной массовой литературы заставляют исследователей говорить об их объективно негативном влиянии на формирование системы либеральных ценностей в России: «Торжествуя будущие победы, производители популярной литературы предпочитают высказываться в пользу Войны, безответственно отказываясь от тех возможностей, которыми массовая литература потенциально обладает: формировать позитивную политкультурную дидактику и содействовать упрочению толерантных моральных установок в обществе» ^{616}. Заметим, что, конечно, творцы массовой литературы не «безответственно», а вполне осознанно отказываются «формировать позитивную политкультурную дидактику», как и «содействовать упрочению толерантных моральных установок в обществе», заранее «высчитывая» вкусы и настроения своих потенциальных читателей.

Мы можем проследить названные тенденции на примере одного из подобных сочинений, «Тайного ока Ивана Грозного» О. Аксеничева. Как следует из названия, в центре повествования находятся события XVI века. В романе присутствуют две сюжетные линии. Одна рассказывает об истории русского разведчика Андрея Молчана и его многочисленных подвигах за границей. Вторая посвящена деяниям Ивана Грозного уже внутри самой России. Автор воспроизводит одну из конспирологических версий, связанную с деятельностью английской внешней разведки, которой удаётся в качестве своего агента внедрить уже упомянутого нами выше Бомелия: «Агент Френсиса Уолсингема, чернокнижник и колдун Елисей Бомелий, служивший английской королеве не за совесть, но за страх, что в тёмных делах предпочтительнее» ^{617}. Целью «чернокнижника и колдуна» выступает превращение Ивана Грозного в послушное орудие английской политики. Как мы видим, автор фактически воспроизводит конспирологическую схему, озвученную А. Мартиросяном. Но на пути заморского агента встаёт железная гвардия Грозного — опричники. Опричнина рассматривается как единственная сила, временами жестокая и беспощадная, удерживающая русское царство от распада и торжества ереси. Об этом в романе говорит сам Иван Грозный: «Для того ли опричнину создавал, страну на дыбы ставил, чтобы ближние мои с заморскими королями списывались, земли русские обещали?» ^{618}В этом ключе рассматривается, например, поход на Новгород, определяемый как вынужденная мера в борьбе с новгородскими заговорщиками и вероотступниками. Вся жизнь русского царя описывается как череда эпизодов разоблачения предателей, допросов, казней, которые автор описывает с неподдельной симпатией: «Так, с тёплой искренней улыбкой, Иван Васильевич вскоре вошёл в пыточную» ^{619}. Делается вывод, что только репрессии, зачастую превентивные, могли сохранить единство и независимость русского государства.