Читаем Теософия (сборник) полностью

Нам не нужны святые с полумерами. Давно говорил о постниках. Мы ожидаем широких действий, и во время набата нельзя думать о куске пряжи. Нет того человеческого действия, которого бы не совершил для спасения мира наш владыка Будда, ибо он был Лев!

5. Уже знаете полезность препятствий, уже знаете полезность неприятностей. Может быть, даже полезность ужасов. Конечно, для вас и для нас нет ужасов в обыкновенном смысле. Наоборот, ужа без страха обращается в действо космической красоты.

Можно ли думать о красоте без аккорда восхищения? Теперь мы кричим, мы посылаем знаки боя, но поверх всего - восхищение перед решительными решениями. Мужество открывает все двери. Нельзя - мы произносим сами, между тем, все сущее кричит - можно!

Эти дни вы поминали Сен-Жерменав - полезно, ибо он имел нити от королей до гильотины. Утверждение им грядущей эволюции делало ему путь поверх толп. Сознание равенства людей было щитом ему.

Каждая эпоха имеет свое слово. Это слово, как ключ, к запорам. Древние учения постоянно говорили о могущественном слове, которое заключается в точной и краткой формуле. Неизменно, как кристалл неизвестного состава, нельзя переставить слова этих формул. Нельзя удлинить или укоротить. Ручательство Космоса в отливке этих знаков. Сама абсолютная тьма колеблется перед клинком мирового приказа. И лучам, и глазам легче поражать тьму там, где ударил меч мира.

Не согбенно принимайте приказ Космоса, но буйно! Потому настает время, когда свет-сила сжигает тьму. Неминуемо пришло время, и час не может вернуться обратно.

Можно проследить за тайными словами всех эпох, и можно видеть спираль прободающего света. Легион червей не изменяет острие спирали, преграды лишь напрягают луч света. Закон отражения создает новые силы. И, где говорящий промолчит, там немой скажет.

II

1. Ясный, краткий приказ труден, но зато он сильнее магического жезла. Утверждение легче, но приказ, как нежданный столб пламени из вулкана. Сосредоточенное чувство личной ответственности лежит в приказе. Указание неисчерпаемости силы звучит в приказе. Устремленность Космоса явлена в ярости приказа, как волна сокрушающая. Утрите слезы благости, нас нужны искры возмущения духа!

Какую плотину делают сожаления, но крылья растут на конце меча! Пески могут убивать, но для нас туча песка = ковер-самолет.

2. Многое можно простить тес, кто во тьме сохранил понятие учителя. Учитель поднимает достоинство духа. У нас понятие учителя, подобно лампаде во тьме. Потому учитель может быть назван маяком ответственности. Узы учения подобны веревке спасательной в горах. Учитель является с момента зажжения духа. С тех пор учитель неразрывно с учеником.

Не видим конца цепи Учителей, и сознание, наполненное учителем, возвышает достижение ученика, как драгоценный, всепроникающий аромат. Связь ученика с учителем образует звено защиты соединительной цепи. В этой защите процветают пустыни.

III

1. Можно радоваться, когда мысли внушаемые срастаются с мышлением собственным. Ибо при кооперации нет границ разделения труда, но имеются лишь следствия. Невозможно расчленить функцию Космоса, когда действия текут, как река.

Какое значение имеет построение волн, несущий полезный предмет? Важно, чтоб предмет не погиб!

IY

1. Главное непонимание будет в том, что труд есть отдых. Отменить придется многие развлечения. Главное, надо понять, что произведения науки, искусства есть образование, но не развлечения. Ряд развлечений должен быть уничтожен, как рассадник пошлости. Фронт образования должен расчистить притоны дураков, сидящих за кружкой пива. Также явление ругательства должно найти более строгое наказание. Также явление узкого специализма должно быть порицаемо.

2, Лучше прочитать жизнь Ленина. Никогда он не жаловался, никогда не считал себя ущемленным, говорил, как непреложную, свою веру. Появление Ленина примите, как знак чуткости Космоса.

Мало последователей Ленина, много легче быть его почитателем. У последнего лентяя будет портрет Ленина. У последнего болтуна будет книга о Ленине. Но Иван Стотысячный собирает жатву Ленинских зерен. Нужно приложить новые семена к новым людям.

Считаю нужным различать вещи повторяемые от вещей неповторяемых. Можно отложить вещи обихода, но зовы сроков нужно ловить безотлагательно. Можно утверждать, что момент космической возможности не возмещаем. Есть кушанья, которые можно переварить лишь в известном порядке. И ловец не ходит на охоту от безделья.

Можно найти мой камень в пустыне, но снова камень не увидеть, если не поднять его немедленно. Знающие меня понимают значение немедленности, но новые должны запомнить этот закон, если хотят приблизиться. Истинно говорю - коротко время! Заботливо говорю - не упустите час, нитка клубка разноцветна. Не в приятности отдыха, но во мраке бури полезен мой голос, умейте слышать!

Знаю людей, которые упустили зов из-за похлебки. Но моя стрела пролетает в час нужды. Моя рука готова поднять завесу сознания, потому нужна соизмеримость малого и большого, повторяемого и неповторяемого. Напрягитесь понять, где оно большое! Говорю - время коротко!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное