Теперь или никогда!

— Не кипятись, — остановила ее Соня. — Надо как-то продержаться, пока проклятые фашисты не уйдут из города. Если ты поступишь в ресторан, то и сама будешь сыта и ребенка сбережешь…

Она уговорила ее. И Катя вместе с нею стала работать в ресторане для немецких офицеров.

Такова была история Кати Воронцовой, которая вместе с Аллой Степановной как-то пришла в фотографию «Восторг».

— Вот, затащила меня, — сказала Катя, конфузливо улыбаясь. — Не такое теперь время, чтобы сниматься, но она настаивает, говорит, пока молодая, надо запечатлеть свою физиономию, а то после спохватишься, а уже не захочется глядеть на свою старую морду…

Невольно кинула взгляд на себя в зеркало, висевшее на стене. Зеркало отразило свежее, розовое лицо, блестящие глаза.

Катя и в самом деле была хороша собой и сознавала свою привлекательность.

— Я с удовольствием сниму вас, — сказал Петр Петрович, — причем совершенно бесплатно, просто из любви к искусству.

Катя удивилась:

— Почему из любви к искусству?

— Люблю снимать красивых женщин.

— Ну что вы, — смутилась Катя, — какая я красивая? Хотя, скажу по правде, немцы проклятые проходу не дают.

— Это вполне естественно, — вставила Алла Степановна.

— Ну, у меня с ними разговор короткий, — решительно заметила Катя. — Я им всем одно и то же говорю: вы меня не трогайте, я человек занятой, у меня сын, мне его растить надобно.

— Ну и как, помогает? — спросил Петр Петрович.

Катя простодушно призналась:

— Да вообще-то приходится иной раз отбиваться. Они ведь напьются в ресторане и пристают. Правда, наш метрдотель, Венцель, он мне так прямо и заявил: «Если кто тебя обидит, прямо ко мне. Никого не бойся!»

— А он что, за вами ухаживает?

— Да нет, не сказала бы, просто я ему по душе пришлась, оказалась хорошей официанткой, а он, видно, это ценит…

Катя посидела еще немного и ушла. Пришла она через два дня и сама удивилась, до чего хорошо вышла на снимке.

— Неужели я и вправду такая? — наивно спросила она, вглядываясь в свое изображение на бумаге.

— В жизни вы еще лучше, — искренне ответил Петр Петрович.

Катя бережно спрятала фотографии в сумочку.

— Приду, покажу сыну. Пусть поглядит…

— У вас большой сын? — спросил Петр Петрович. — Сколько ему?

— Скоро двенадцать.

Петр Петрович задумался, вспомнил своего сына. Где-то он сейчас? Жив ли? Или, может быть, давно уже нет его?..

Не хотелось думать о самом страшном. И чтобы отогнать горькие мысли, он сказал:

— Приведите ко мне своего сына. Очень вас прошу, а то мне так иной раз тоскливо…

Катя поглядела на грустное лицо старика, молча кивнула:

— Хорошо, приведу…

Митя был высокий, рано вытянувшийся мальчик с умным, живым лицом и смышлеными глазами.

Старик и мальчик быстро подружились друг с другом. Митя стал каждый день бывать в фотографии и, случалось, даже помогал Петру Петровичу: нагреет воды, положит карточки в ванну с проявителем, приготовит незамысловатую еду…

Однажды Катя, идя с работы, зашла в фотографию за сыном.

Петр Петрович обратил внимание на ее расстроенное, опухшее от слез лицо.

— Что случилось, Катюша? — участливо спросил он.

Молодая женщина долго молчала, с трудом сдерживая слезы. Потом не выдержала, призналась:

— Я подавала кофе немецкому офицеру. Он стал придираться, кричать, что кофе не так заварен, как он любит. Потом взял и вылил кофе мне на передник, всю чашку!.. — Катя опустила голову, закрыла лицо руками. — Если бы не Митя, я бы, наверно, ударила этого немца по его жирной морде!

— Возьмите себя в руки, Катя, — сказал Петр Петрович.

В этот миг вошел с улицы Митя. Глаза мальчика блестели, обветренные, слегка загорелые щеки пылали румянцем.

— Я сейчас к реке бегал, — сказал мальчик. — Там на берегу валяется сломанная лодка. Если бы ее починить, на ней можно было бы куда хочешь уплыть!

Катя и Петр Петрович молча глядели на мальчика.

— Иди погуляй, — сказал наконец Петр Петрович. — Мы с твоей мамой еще немного посекретничаем…

Митя вышел. Катя решительно вытерла слезы.

— Я подумала о сыне, — тихо произнесла она, — что было бы с ним, если бы…

Она не докончила.

— Держитесь, Катя — внушительно проговорил Петр Петрович. — Ваша жизнь еще пригодится…

Он долго думал о ней в тот вечер. Внутреннее чутье властно подсказывало ему: Катя — искренний, хороший человек, ей можно довериться. А если нельзя? Если она просто хорошая актриса, умело играет порученную ей роль?

Ему вспомнилось ее страдальческое лицо, глаза, полные слез, устремленные на сына, и он решил про себя: «Нет, она не играет, и ей можно довериться!»

Он решил посоветоваться с Аллой Степановной.

— Вася требует донесений, а их пока что не видать…

— Да, не видать, — согласилась Алла Степановна.

— Как думаете, можно ли доверять Кате?

— Можно, — решительно ответила Алла Степановна.

— Почему вы так считаете?

— Катя — человек непосредственный, совсем не умеет притворяться. Во всяком случае, чувства свои скрывает с трудом. Натура эмоциональная, но, безусловно, порядочная, благородная…

— Вы могли бы работать следователем, — с улыбкой заметил Петр Петрович.

Алла Степановна серьезно сказала: