Теперь мы квиты

– И вот так всегда, – киваю в сторону унитаза. – Всегда было, есть и будет. Потому что лучше так, чем снова стать уродливой и жирной свиньей, – последние два слова произношу, растягивая, словно смакуя их на вкус. Впервые они не кажутся мне такими мерзкими и уничижительными. Нет, я горжусь ими. Именно эта фраза сделала из меня ту, кем я являюсь сейчас.

– Что ты несешь? – все еще не верит. Смотрит на меня как на умалишенную. – У тебя совсем крыша поехала, Ослик?! Когда это ты была уродливой и жирной?

Удерживаю его взгляд с легкой улыбкой на губах. Клянусь, я каждую секунду пропускаю через себя, получая истинный кайф от его реакции.

– Но меня ведь ТАК называли…

– Оскар? Этот муд*ла так назвал тебя? Или ущербный братец твой? – смеется, проводя ладонью по волосам. – Нашла, кого слушать.

– Ты…

Он замирает.

– Нет, у тебя точно чердак потек. Ты вообще в своем уме?

– Я?

Теперь мне смешно. Как здорово он умеет строить из себя святую невинность.

– Ну, окей, если разговор пошел об этом… – подняв кверху ладони, я пытаюсь выйти из комнаты, но он перекрывает мне путь. Смотрит на меня сверху вниз, сцепив на груди свои огромные руки.

– Да не уйду я! Дай пройти! – толкаю его со злостью. В первые секунды не поддается, а потом, видимо поверив, что не вру, все же отступает в сторону.

Я прохожу в спальню. Беру с тумбочки его телефон. Мой то он выбросил на дороге. На экране запрашивают пароль. Бездумно набираю дату своего рождения – этот пароль был у него раньше. Блокировка снимается, а в груди екает. Странное неожиданное чувство, но я старательно игнорирую его. Вхожу в свою почту, и там среди прочих писем то самое сохраненное сообщение.

Помню, как забрала у Ромы телефон и сбросила себе это послание. Зачем? Сама не знала. И в первый месяц даже слушать его не хотела. Хотела удалить. А потом до дыр его заслушивала. Когда накрывало так, что не продохнуть, когда становилось беспросветно темно, так, что хоть из окна прыгай – я открывала это голосовое и слушала его. Гоняла его снова и снова, и каждое грубое слово, смешок – словно щелчок. Выключало во мне боль, заставляло злиться. Оно подталкивало, мотивировало двигаться и что—то делать. Менять себя, доводить до чертового идеала.

Я стояла и смотрела на экран телефона, с замершим над ним пальцем. И такая пустота внутри была – спокойная. Это отпустило меня.. я только сейчас поняла, что все эти слова больше не имели значения. Они перестали быть моим триггером и я готова удалить голосовое навсегда.

Но он ведь хочет знать? Так пусть знает.

Включаю «плей» и протягиваю Варламову телефон. Лука замирает, смотрит на экран.

–Да Лука тут решил чпокнуть сестру Вершинина, прикинь? Наш батя решил подобраться к врагу с неожиданной стороны, – раздается голос Остапа.

Дальше парни взрываются смехом, а на фоне звучит танцевальный трек. Я знала наизусть. Каждую фразу, вырывающую по клочку из моей груди гордость и уверенность в себе.

– Ты серьезно? Сестра Вершинина? – о, а это наш Нейман. И Варламов тоже узнает его голос. Вижу, как каменеют черты лица, как он весь напрягается, становится черным как туча.

Он выхватывает из моих рук гаджет. А я с замершим от предвкушения сердцем жду, когда он услышит свой голос. Когда поймет, что я знаю все. Чувствую себя садисткой, но буду лгуньей, если не признаюсь, что мне дико хочется увидеть если не боль, то хотя бы смятение в его глазах.

– Давить на врага можно разными способами, верно? Ведь что может быть хуже, когда имеют твою женщину?

Вот оно. Полный экстаз. Именно то мгновение, за которое не жалко пройти снова весь тот ад, что я проходила изо дня в день все полгода жизни.

Боль, злость на себя. Он на меня смотрит, а сам себя поедает. Вижу, как плохо ему, и знаю, что он сейчас чувствует. Молчит, продолжая слушать голосовое. А там ведь дальше самый смак.

– Варламов совсем с катушек слетел с этим Вершининым, – это говорит Марат. Бывший боец Варламова.

И при звучании этого голоса Лука удивленно пялится на телефон.

–Вы видели эту телку? Да там маленький рыжий кабан. Не знал, что Лука у нас стал любителем сала, – идиотский смех как вишенка на этом торте уродства.

– Видать сильно приперло то его, раз на такое решился, – а это дружок Неймана, Остап.

– Так все, закругляйтесь, – последняя фраза в записи принадлежит Илаю. Хотя бы его совесть замучила.

Воцарившаяся в комнате тишина как предвестник самой огромной беды. Он поднимает на меня глаза, смотрит в неверии, молчит. А я не хочу молчать, я хочу, чтобы он говорил. Пусть скажет мне хотя бы что—то. Я нарушаю тишину первой.

– Да, там была не свинья, а рыжий кабан. Прости, я ошиблась.