Теперь всё можно рассказать. По приказу Коминтерна

А тем не менее делали-то мы у себя дома далеко не только наркотики. Их, разумеется, тоже, и я об их производстве вам уже рассказывал, но вообще мы одной только дурью не ограничивались. Ещё мы делали бомбы. Ну, и не только бомбы. Там всякое добро было: порох, динамит, напалм... Ну, и коктейли Молотова мы тоже изготавливали. Короче, всякие такие взрывающиеся и горящие штучки мы с дедушкой в его квартире постоянно делали.

И это было прекрасно!

И да, мы, разумеется, не ограничивались одними только уже готовыми рецептами. Мы постоянно экспериментировали с химикалиями, пытаясь создать нечто более мощное, нежели то, что было создано до нас.

Подробно об этих опытах я вам ещё расскажу. Когда-нибудь потом.

Ну так вот, крадемся мы, значит, с матушкой вместе вдоль бетонного забора. В руках у меня бутылка из-под «Ессентуков 17» зажата. Отец мой вечно «Ессентуки 17» пил. У нас потому стеклянных бутылей от этой воды в доме завались было. Ну, сейчас-то в бутыль, понятное дело, не водичка минеральная была залита, а смесь зажигательная. Фитиль, кстати, был снаружи прикреплён, как и полагается по науке делать.

Вот пошли мы к назначенному месту, зажигалку я достал, фитиль воспламенил. Готов был уже запустить самопальных снаряд в бетонный забор, весь исписанный граффити давно почившей к тому времени в бозе НБП.

Тут откуда ни возьмись появляется из-за угла высокий грузный мужчина в черных брюках и распахнутой светло-бежевой куртке. Одет он был так, словно его к нам из советских времён забросило. Посмотришь на него, – ей-богу, народный дружинник из шестидесятых! За стилягами охотиться приехал!

– Вы кто?! – орёт мужик, расставляя в стороны ноги, чтобы казаться ещё больше. – Садик поджечь хотели?!

– А вы кто?! – орём мы с матерью. – Документы покажите!

– Я Большой! – важно изрекает мужик.

– Кто?! – кричим мы.

– Да я, – кричит мужик, подходя к нам всё ближе, – Бо-о-ольшо-о-ой!

В этот момент я выхватил с маминых рук бутылку и запустил ей что было силы в лицо Большому. Тот заревел, согнулся, начал орать на нас благим матом, а мы в это время убежали.

Как я потом выяснил, фамилия у этого человека и впрямь была Большой. Кстати, он приходился дальним родственником матери Глеба. Когда она только переехала в Москву, то у этого самого Большого сперва и поселилась. Потом, после того, как он попытался её изнасиловать, – она съехала от него куда подальше.

Работал этот человек охранником в том самом жутком детском садике, что находился прямо за дедушкиным домом. Не знаю даже, как его там черти не съели. Хотя...

Впрочем, наша первая встреча не омрачила дальнейших отношений. Не могу сказать, что я подружился с Большим, но отношения у нас сложились ровные. Дело всё было в том, что я тогда частенько убегал из дома по ночам, отправляясь на всякие сатанинские сборища, проходившие в том числе и в помещениях жуткого детского садика. Там я, собственно, и познакомился как следует с Большим.

Человек это был психически не совсем уравновешенный, сильно пьющий, а ко всему прочему ещё и маньяк. Во дворе детского сада он закопал с десяток трупов. Даже могилы их нам показывал.

Закапывал он их, кстати, не очень-то глубоко, а потому запах гниющих трупов легко пробивался сквозь землю и ощущался на тех местах весьма отчётливо. И если зимой ещё было нормально, то летом...

Вот, помню, шел я как-то мимо того садика. От дедушки домой шел. Жаркий вечер стоял, душный. Ветра нет никакого, воздух влажный, дышать тяжело. Вот прохожу мимо садика и чувствую этот странный, какой-то приторно-сладкий запах мертвечины. Будто густое облако этого запаха повисло над детским садом. Аж вырвать тогда захотелось, – так противно стало.

Окрестные обыватели тоже, конечно, замечали этот запах. Но они-то не знали об источнике его происхождения. Я вот я знал.

Большой, кстати, впоследствии умер от цирроза печени. В декабре шестнадцатого это случилось.

Да... Знаете, я даже не знаю, стоит ли мне гордиться знакомством с этим человеком? С одной стороны, конечно, – это так здорово, иметь знакомого маньяка! Сами подумайте: у какого количества людей были знакомые маньяки? С другой стороны, человек это был не очень-то приятный...

Эх, сейчас у меня уже почти нет времени, а то бы я вам рассказал поподробнее и о сатанинских сборищах, и о Большом, и о наших с ним шизофренических разговорах. Интересные это были разговоры...

Жаль, времени у меня почти не осталось.

Впрочем, обо всем том, о чем я на успел рассказать как следует сейчас, – я ещё поведаю вам в следующих своих книгах.

Так, с маньяком пока закончили.

Что касается политики.

Рассказывать тут можно очень долго. Отдельную книгу, пожалуй, про это писать надо. Здесь всё равно всего не изложишь. Времени же у меня остаётся совсем чуть-чуть, а потому буду краток. Потом когда-нибудь напишу обо всём этом подробнее.

Итак, школьная жизнь в «Протоне» была до невозможности политизирована. Просто до невозможности! Любой твой жест (даже то, как ты, прошу прощения, естественную нужду отправляешь) трактовался политически. И это не преувеличение. Это у нас была норма жизни.