Теперь всё можно рассказать. По приказу Коминтерна

Перемена. Грязный школьный сортир. Мы с Женей занимаемся плотской любовью. Занимаемся мы, значит, занимаемся... А Женя меня при этом на весь туалет материт да так, что ещё и в коридоре слышно: «Блядь, ну ты жирный, блядь! Да как с тобой вообще ебаться можно, блядь?!».

Вот так у нас всё всегда и проходило.

Его претензии к моей фигуре были, надо сказать, совершенно обоснованными. Это было как раз то время, когда я решил начать следовать за модными стандартами нашей школы и начал специально толстеть. Как Гомер Симпсон, в одной из серий известного мультфильма делавший то же самое для того, чтобы получить инвалидность. Меня, правда, в отличие от известного персонажа не инвалидность интересовала. Вместо неё мне нужна была красота.

Да, конечно, речь шла о красоте, несколько отличающейся от общепринятых канонов нашего буржуазного общества, но всё же. Я тогда очень хотел понравиться как можно большему числу наших мальчиков и девочек. Собственно, я и так очень многим нравился, но мне хотелось нравиться ещё большему количеству хороших людей.

Впрочем, о своих тогдашних экспериментах относительно собственного тела я вам ещё расскажу дальше. Если успею, разумеется.

Пока же ограничусь констатацией того факта, что моё желание растолстеть у Жени никакого понимания не вызывало. И это ещё мягко говоря.

Вот, помню, приключился со мной такой случай. Случилось это в апреле пятнадцатого года.

На часах было где-то восемь часов вечера. Родителей дома не было. Они тогда в очередной раз в монастырь поехали. Молиться о том, чтоб меня Соня Барнаш не убила. Если что, – это не преувеличение сейчас. Матушка тогда реально за мою жизнь опасалась. И, скажу я вам, вполне обоснованно.

Так вот, на часах восемь вечера, родителей дома нет. За окном в это время завывает ледяной ветер. Быстро берут по темному небу густые чёрные как смоль облака, между которых изредка проскальзывает не желтая, но белая как огромная моль Луна, уныло взирающая со своей орбиты на покрытые грязным таящим снегом железнодорожные перегоны и лепящиеся возле них невысокие домики, уже ощутившие на себе ядовитое дыхание времени. Быстрым шагом идут по темным улицам немногочисленные прохожие. Летят по тротуарам подгоняемые силой ветра конфетные фантики. Лишь изредка осветит улицу свет фар проезжающего автомобиля, – а после все здесь снова погрузится в темноту. И не только темноту, но и тишину, нарушаемую лишь глухими завываниями ветра, мерным стуком капель грязной талой воды, стекающей с крыши по проржавелым трубам, да ещё отдаленным пока стуком колёс идущего к станции товарняка.

Так было в тот вечер за окном.

Дома же у меня всё было иначе. Посреди большой и светлой гостиной, освещённой приятным тёплым светом желтоватых ламп, стоял очень мягкий зелёный диван. Прямо перед диваном стоял журнальный столик, заваленный всякой разной и при этом очень вкусной едой. Я преспокойно лежал себе на означенном выше диване, уминал шоколадки одну за другой и почитывал Валлерстайна со своего планшетника.

Тут в дверь позвонили. Ну, я, разумеется, подумал, что это родители приехали. Пошёл открывать. В глазок посмотрел, разумеется. Посмотрел и увидел, что там никакие не родители, а этот самый Женька стоит. Пустил его, разумеется. Лучше бы я этого не делал.

Короче, зашёл этот шкет ко мне в квартиру. Разделся. Не до трусов пока что, но всё же. Сказал, что он, дескать, слышал, что в меня родители уехали, а потому и решил заскочить. И заскочить он решил, как вы, наверное, догадываетесь, совсем не только чаёк попить.

Ну, я ему и говорю, что, мол, если хочешь, то давай. А дальше случилось вот что. Провёл я Женьку к себе в гостиную. Ну, а дальше...

Словом, скандал Женька устроил. Ты, мол, чего это ты целыми днями на диване валяешься да всякую дрянь килотоннами жрёшь?! А ну мигом тренироваться! Сейчас прямо! Короче, заставил он меня тогда подъемы туловища из положения лёжа делать. На этом самом диване, кстати, делать.

И пока я беспомощно делал упражнения, задыхаясь от страшной одышки и омерзительного ощущения, будто моё сердце вот-вот выпрыгнет из груди, – этот красавчик плотно сжимал своими сильными руками мои ноги и неустанно меня материл. И пока я сотню раз не сделал, – Женька всё никак успокоиться не мог.

Правда, позитивный момент во всём этом тоже был. Когда я сделал эти свои несчастные сто подъёмов, – мы с Женей занялись сексом. И это, скажу я вам, был самый лучший секс, который у меня только был конкретно с этим молодым человеком. Он был лучшим даже несмотря на то, что у меня дико болели мышцы живота.

Вот такой он был, этот Женя.

Вы, возможно, хотите узнать, что с ним случилось потом? О, ничего особенного, поверьте!

Осенью всё того же пятнадцатого года этот красавчик (он тогда как раз пошёл в шестой класс) завязал дружбу с некоторыми нашими трушниками. Он стал постоянно с ними тусоваться, а потом и вовсе сделался одним из них.

Произошло это, скажу я вам, настолько быстро, что даже я сам удивился.

Ещё в начале сентября Женя пил довольно мало водки, не курил, занимался спортом и даже старался хорошо учиться.