Теперь всё можно рассказать. Том второй. Боги и лягушки.

Соня быстро поняла, что все леваки – инцелы. Это вытекает уже из самой сущности левачества. Видела она этих леваков. Типичные тупые ребята. Низкорослые, хилые, унылые школьники с глупыши улыбками. На них большие им старые бабушкины куртки. В зубах – сигареты, в руках – банки дешёвого пива. Они все либо тощие, либо толстые, либо просто страшные. Почти у каждого эти мерзкие подростковые усики, у всех странные лица: не детские и не юношеские, а просто странные. Они все были какие-то зажатые, закомплексованные, инфантильные. Были ещё спортивные ребята: с суровыми лицами, высокие, подтянутые. Они носили беговые кроссовки или кожаные берцы, чёрные джинсы и спортивные штаны. Они надевали чёрные толстовки и прятали лица за капюшонами. Они свободно вели себя с девушками, были уверены в себе и старались жить по каким-то своим понятиям. Всем они старались показать, что они не какие-то интеллигентишки, а настоящие пацаны с рабочих окраин, – простые, открытые. На самом деле они сильно бычились, и за их яростью нетрудно было разглядеть ту же чудовищную неуверенность, что читалась в глазах прыщавых подростков. На самом деле эти спортивные парни были такие же маменькины сынки, такие же дети интеллигентов. И они сами были такие же интеллигентишки, которые точно так же огребали от суровых курганских гопников. Они бычилось, старались казаться крутыми, но на самом деле за их пафосом крылась пустота. Они ничего не знали, ничего не читали и даже близко не представляли, что делать. Они считали себя крутыми экстремистами. На самом деле они были лёгкой добычей для фээсбэшных оперов.

Соня быстро поняла, как легко будет ей завоевать влияние в левацкой среде. Леваку достаточно только намекнуть на женское внимание, как он тут же подчиняется любому её капризу. Леваку не нужен секс. Ему даже близость дружеская не нужна. Вполне достаточно показать ему, что ты готова с ним общаться, как он тут же начинает плыть от удовольствия. Ему достаточно и того, что пусть и не очень красивая, но довольно милая девочка готова общаться с ним.

Левак – всегда инцел. Только он хуже, чем просто инцел, потому что он инцел скрытый. Левак боится признаться всем, что он инцел. Он скрывает это за своим наивным наигранным пацанством или за общими фразами о свободе женщины от патриархата и гендерных стереотипов. Левак всегда несчастен. Притом несчастье его не личное. Оно общественное и экзистенциальное. Он не в силах решить свои проблемы сам. Отчасти это, конечно, обусловлено тем, что любой левак – тюха. Но это ведь ещё не всё. Наверное, некоторые леваки могли бы заработать денег, съехать от родителей, снять себе жильё, начать обеспечивать себя, завести девушку, семью, детей, реализоваться в жизни… Могли бы. Проблема в том, что для того, чтобы им реализоваться, – им нужно перестать быть леваками. Их самореализация возможна только тогда, когда изменится самая их внутренняя сущность. То есть когда наступит их духовная смерть. В этом и состоит трагедия любого левака: чтобы добиться успеха – надо умереть. Либо духовно, перестав быть леваком, либо по-настоящему, то есть погибнув в бою. Но левак труслив. Он боится смерти. Ему страшно умирать в обоих смыслах. Если левак решает погибнуть от полицейских пуль, он до последнего колеблется, боится, и если в итоге погибает, то смерть его в любом случае выглядит глупой, нелепой и вроде как случайной. Но куда чаще левак умирает духовно. Он боится этого, старается до последнего оттянуть свою окончательную смерть. Чаще всего это происходит постепенно. Он умирает, медленно деградируя и разлагаясь. Он постепенно выходит из движа. Движ выталкивает его как мёртвое инородное тело, и в конце концов он обнаруживает себя солидным мещанином с брюшком и женой и понимает, что умер. Это обычно повергает его в экзистенциальный ужас и чудовищную тоску. Это легко может кончиться запоем или самоубийством. Или тем и другим. Но самое страшное, что может случиться с леваком, – это ничего. Воистину, нет ничего более печального, чем левак, который так и остался леваком. Он не погиб в бою, не превратился в обывателя, – он так и состарился и остался леваком. В голове – та же чудовищная каша из геваризма, анархизма, ленинизма, троцкизма, маоизма… Вот это по-настоящему грустно.

Соня быстро поняла эту грустную суть левачества. Настоящий левак никогда не будет удовлетворён. Он просто не может быть удовлетворён, потому что он левак. Идеология предписывает ему жить для других, всем жертвовать во имя борьбы и блага других людей. Но левак – человек, и поэтому он вынужден страдать от материальных трудностей. Ему хочется жрать, спать, ему нужны друзья, девушка, свободное время. А этого нет. Левак – априори неудачник. Быть леваком – это и значит мало жрать, плохо жить и никогда не иметь девушки. Таково экзистенциальное положение левака: он вечно будет неудовлетворён, он и должен быть неудовлетворён. Левак по определению обречён страдать.