Теперь всё можно рассказать. Том второй. Боги и лягушки.

По образования она была японистка. Она любила Юкио Мисиму, «Хагакурэ», кайданы и истории про мудрых и доблестных самураев. Она была полна ума и самурайского духа.

Также были установлены связи с некоторыми интернационалами.

Вскоре после этого людей начали арестовывать. Егоров и Данченко бежали за границу. Связь с ними была потеряна.

Официально купленное оружие они перед отъездом положили в схроны. Где эти схроны находились, я вообще не ведал.

Так и получилось, что я остался практически один, с несколькими неорганизованными товарищами без денег (доступа к криптовалютным счётам организации у меня не было).

Я внезапно почувствовал, что я обычный школьник.

Тем не менее, я решил продолжить начатое ранее нами дело. И я продолжил.

Глава двадцать восьмая. Больная любовь.

История эта началась тривиально, даже глупо. Осенью семнадцатого года, как раз ноябре месяце, Алиса Орлова впервые написала мне в ВК.

Алиса – невысокая странноватая девчонка с длинными прямыми светло-русыми волосами, очень густыми, с носом уточкой, с коренастой, но спортивной фигурой. Это потом она бросила спорт и растолстела на фоне ментальных расстройств.

Тогда она ещё хорошо училась, посещала школу, но депрессия уже подступала к ней.

Зря ругают зумеров за то, что они будто бы слишком нежны. На самом деле это стальное поколение, а на его судьбу выпадет, подозреваю, больше, чем на судьбы их отцов и дедов. Уже достаточно выпало.

Так вот, Алиса написала и попросила, чтоб я помог с заданиями. Так могла бы начаться история любви. На самом деле так началась история террора.

Алисе я помог дистанционно, но она попросила о

встрече. Мы встретились у ворот Филёвского парка (не у тех, что ведут на парковую площадь, а у тех, что возле перекрёстка, с двухглавым орлом над аркой).

Мы быстро обсудили задания, а потом начали говорить про философию, про политику, про общество, про наши с Алисой увлечения. Она рассказала о проблемах с родителями, про наступающую депрессию, про свои увлечения эзотерикой, радикальным ЗОЖем, передачами с РЕН-ТВ, теорией плоской Земли и много чем ещё. В том числе – и левым радикализмом. Феминизме, отмечу, в те годы ещё не вошёл в моду. Это был очень интеллигентный целомудренный разговор. Мы говорили несколько часов, а потом расстались, договорившись встретиться через некоторое время снова.

Я очень хорошо помню тот день.

Было пасмурно, но дождя не было. Одно время казалось, он почти стал накрапывать, но потом перестал. Небо было высокое, серое и совсем равнодушное. Деревья стояли голые. Дул прохладный ветер, сдувая последние высохшие листочки плакучих ив, а мы неспешно гуляли по парку.

На мне были брюки, ботинки для верховой езды на неубиваемой подошве, тонкая кожаная куртка, подарена мне крёстной. На Алисе – черные джинсы, кроссовки под её 34 размер и тоже кожаная куртка.

Мы неспешно шли по безлюдной в это время года Филёвской набережной, смотрели, как ветер рябит её тёмные воды, и беседовали о революции.

Никогда не забуду я тех разговоров.

Наши встречи стали регулярными. Они случались даже не разв неделю, а раз в два-три дня. Из школы нас видела только наша одноклассница Юля Степакова, но она этому значение не придала и никому особо не растрепала.

В «Протоне» знали только те, кто и руководил «Протоном», – господа и рабы первой категории, ещё, пожалуй, несколько учителей. Остальные не знали особо. Если даже и знали, то значение этому не придавали никогда и ни мне, ни Алисе вопросов по этому поводу не задавали.

Мы с Алисой встречались, много говорили, беседовали, рассуждали о Родине, о революции, о Победе, о нравственности.

Короче, обсуждали мы самые обычные темы. Потом мы решили создать кружок.

Тогда вообще модно было создавать кружки: марксистские, анархистские, ещё какие-нибудь. В Москве одних марксистских кружков было под пятьдесят.

С другой стороны, большая часть этих кружков не существовала долго: обычно они жили от нескольких месяцев до полугода, максимум – до года, лишним самые стойкие типа «Энгельса» или «Союза марксистов» держались дольше.

Тем более, кружок чаще всего делали один-два активных человека, иногда три, остальные просто приходили на мероприятия. В кружках очень редко всерьёз что-то учили. Обычно кто-то готовил небольшой доклад (чаще всего доклады делали одни и те же люди), а потом все этот доклад обсуждали. Ну, или просто задавали вопросы. Так чаще всего бывало. Доклад обычно делался по какой-нибудь классической работе Маркса, Энгельса или Ленина. У троцкистов добавлялись работы Троцкого, Теда Гранта, Тони Клиффа, у сталинистов – работы Сталина, Димитрова, книжка Отто Винцера и так далее.

Публика в целом была одна и та же: многие люди посещали несколько кружков сразу, на каждом из них обычно собиралось от восьми до тридцати человек. Текучка кадров была довольно большая, но не огромная: люди обычно варились в этой среде года по три-четыре, редко когда больше, но не часто, чтоб меньше.