Теперь всё можно рассказать. Том второй. Боги и лягушки.

Иначе дело обстояло с рабами низших категорий.

В этом отношении у нас соблюдался строгий принцип: если занимающий определённое место человек одевается так, как положено одеваться его подчинёнными и вообще тем, кто ниже его по статусу, – то такое поведение никак не осуждалось, а нередко даже одобрялось как некое проявление специфического школьного демократизма.

Но если человек с относительно низким социальным статусом пытается одеваться так, как положено ученику со статусом более высоким, то это рассматривалось как покушение на субординацию. Такое поведение каралось. Каралось не слишком часто и не очень жёстко, но всё же каралось.

Однако же правила всё равно нарушались. Не сказать, чтобы совсем постоянно, но довольно часто они нарушались. В первую очередь, разумеется, трушниками. Потом уже всеми остальными.

Однако же вернёмся в тот давний пасмурный декабрьский день, когда я стоял посреди светлой и просторной гостиной, судорожно снимая со своих плеч свою фиолетовую рубашку, – это единственное признаваемое в «Протоне» знамя свободного человека.

Итак, хотя руки мои совсем онемели от сильной тревоги, а сердце бешено колотилось, – я всё же скинул с себя сначала рубаху, а после и скрывавшуюся под ней белую физкультурную майку. Спущенную с себя одежду я тотчас де бросил на диван.

– А ты хорош! – надменно-одобрительно произнесла Солнцева, пронзая меня при этом хищным и очень похотливым взглядом.

Голос её звучал тогда особенно властно. Властность его только усиливалась за счёт той особой позы, которую в тот момент приняла эта девка: она откинулась на спинку дивана, одну ногу водрузила на другую, а руки скрестила на груди. Держащийся лишь за большой палец ноги, резиновый тапок раскачивался в воздухе. Речь, конечно, идёт про тот тапок, который был надет на правую ногу. У Светы именно правая нога тогда лежала на левой другой, а не наоборот.

До сих пор как вспоминаю тот раскачивающийся на пальце тапок, – так сразу же мурашки бегут по коже. Ничего страшного, вроде, а как вспомнишь, – так кажется, будто жуть прямо какая-то.

Внезапно Света поднялась со своего места и приблизилась ко мне. Она положила правую руку мне на плечо. Не знаю, было ли это на самом деле так, но мне показалось, что ладонь у неё была очень тёплая. Возможно, так мне просто показалось из-за того, что меня самого жутко знобило из-за волнения. Руки мои было холодные, а лицо совсем побледнело.

Тут Солнцева как следует ущипнула меня левой рукой прямо за бок.

– Ай! – тихонько вскрикнул я.

– А ты жирненький! – довольно произнесла Света, щупая жирок на моём боку. – А когда ты в одежде, то и не скажешь.

– Что правда, то правда, – ответил я, превосходно зная, что Солнцева только что сказала чистую правду.

– Тебе неплохо было бы сбросить пару лишних килограммов… – томным голосом заговорила оставшаяся к тому времени в одном нижнем белье Соня Барнаш.

Эта последняя приближалась ко мне какой-то небыстрой виляющей походкой. Да, пятой точкой она вертела что надо.

Наконец, прелестная гречанка приблизилась ко мне вплотную, положила одну руку мне на плечо, а другую – прямо на ягодицу, развернула меня к себе лицом и, посмотрев мне прямо в глаза своим холодным, похотливым, насквозь пронизывающим взглядом двух огромных сапфировых глаз, произнесла: «Ну, приступим?».

Я не буду подробно описывать всего того, что происходило дальше. Скажу только, что это было нечто среднее между тем, что зритель может увидеть в таких известных кинофильмах соответствующего направления, как «Большая жратва» и «Сало, или 120 дней Содома».

Однако же кульминационную сцену всего этого чудовищного сексуального шабаша я должен набросать хотя в общих, пусть даже самых приблизительных чертах.

Когда город уже окончательно погрузился в сумерки, а за окном властвовала непроглядная, лишь местами прерываемая едва различимым светом крохотных дальних огоньков темень, – я в очередной, уже, кажется, в третий или четвёртый раз забрался на Свету Солнцеву.

– Молли, открой окно! – крикнула внезапно Света, обращаясь к Барнаш.

Соня тут де подошла к окну и растворила его настежь.

– А теперь, Марат, – обратилась ко мне Солнцева, – делай своё дело и ори! Ори что есть мочи!

– Что орать-то?! – малость растерялся я.

– Как что? – удивлённо и даже малость как-то раздражённо переспросила Света. – Ори во всё горло: «Неограниченная власть!».

– Чего? – совсем уж было удивился я.

– Ты с дуба рухнул?! – совсем злобно обратилась ко мне Соня. – Это же девиз нашей банды! Мы всегда кричим его когда кончаем!

– А, понял! – радостно ответил я, принявшись изо всех сил за дело.

А теперь попробуйте вообразить себе получившуюся картину. Раздетый наголо пухлощёкий мальчуган занимается анальным сексом с толстой белокожей девочкой двенадцати лет, крепко вцепившись обеими руками в её жирные бока и прямо-таки подпрыгивая от удовольствия. При этом он не столько орёт во всё горло даже, но скорее утробно воет: «Не-е-ео-о-огра-а-ани-и-иче-е-енна-а-ая вла-а-асть!».

И этим счастливым мальчуганом был я. Да, в тот момент я взапрямь ощущал себя самым счастливым человеком на земле.