Теперь всё можно рассказать. Том второй. Боги и лягушки.

Всю предшествовавшую тому дню ночь в городе шёл снег.

Рано утром я вышел из дома. На улице стояли предрассветные сумерки. Небо было было затянуто густыми светло-фиолетовыми облаками. Они были очень густыми и напоминали переливающиеся в холодном свете южного сияния заснеженные хребты далёких антарктических гор. Плывущие по небу облака казались поднимающимися из-за горизонта горами. И это горы были заметно выше Гималаев.

В небе неспешно парили крупные хлопья белого пушистого снега. Снежинки оседали на ветвях деревьев, толстым покровом ложились на крыши автомобилей, заметали дорогу. Всё кругом было белым-бело.

Я шёл в школу по узкой заснеженной тропинке, кое-как протоптанной ранними пешеходам. Идти было тяжело. Снег был прямят слабо. Ботинки постоянно в нём увязали.

Злобно матерясь себе под нос, владельцы автомобилей усердно работали щётками. Люди старательно очищали своих железных коней от нападавшего за ночь снега.

Я пришёл в школу. Переоделся, пошёл на урок.

Сумерки постепенно рассеялись. Из светло-фиолетового небо стало сначала белёсым, а потом и кипенно-белым.

Снег продолжал идти. Белый ковёр быстро покрывал собой школьный двор, заваливал пешеходные тропы.

Два дворника со снегоуборочными лопатами изо всех сил пытались разгрести заваленные сугробами дорожки. Им это не удавалось.

Пока эти двое заканчивали с одним участком дороги и переходили к следующему, – тот, что уже был очищен, тут же заметало снова. Тогда они вздыхали, возвращались назад и по второму разу чистили один и тот же кусок тропы. Это был воистину сизифов труд.

Второй урок закончился.

Точно помню, это была математика. Занятие проходило на третьем этаже, в тридцать шестом кабинете.

Протискиваясь между тесно расставленными партами и навьюченными тяжеленными рюкзаками неуклюжими одноклассниками, я неспешно выполз в коридор.

Следующим уроком у нас в расписании значилась литература.

Я небрежно швырнул портфель на пол прямо возле дверей кабинета Снежаны Владимировны и как ни в чём не бывало пошёл по коридору.

Стояла большая перемена. Времени было достаточно, и мне хотелось немного размять ноги.

Я прошёл весь коридор до конца. Заглянул в сортир.

В сортире на третьем этаже во время перемен часто собирались гламурные мальчики с гомосексуальными наклонностями. Собирались они там, разумеется, не просто так.

Эти парни постоянно занимались анальным сексом в туалетных кабинках.

Но если бы только это!

Они ведь не просто занимались там сексом! Они собирались возле висевшего над умывальником зеркала. Там они раздевались друг перед другом, а затем начинали друг друга лапать. Некоторые из них усаживались на подоконник, спускали штаны и нижнее бельё, а затем напоказ мастурбировали перед своими товарищами.

И да, разумеется, все свои действия эти товарищи громко комментировали вслух. Притом комментировали иногда в таких выражениях…

Короче, такие выражения даже я здесь приводить не осмелюсь.

У этой публики правилом хорошего тона было страшно орать в тот момент, когда заканчиваешь публичную мастурбацию.

С этим, кстати, был связан один забавный случай.

Вот, помню, сидим мы как-то на уроке русского языка.

Точнее, по расписанию-то уже перемена, но нас Снежана Владимира у себя задержала и не отпускает.

Так вот, диктует Снежка задание нам на дом, диктует себе задание… И тут раздается громкий, на всю школу, пронзительный крик: «Я-я-я конча-а-аю-ю-ю!».

Мы все многозначительно переглядываемся. Училка отрывает глаза от учебника, так же многозначительно смотрит на нас, а потом и говорит эдаким успокаивающе-равнодушным тоном: «Не обращайте внимания! Это крысы под полом пищат!».

Естественно, в классе тут же поднялась волна дикого хохота.

Хорошая была волна. В окнах тогда стёкла задрожали.

Да, весёлые парни собирались в том сортире...

Вместе с ними я провёл немало времени. И время это я провёл отлично.

С такими-то товарищами заскучать было просто невозможно. Хорошие были ребята.

Помню, было время, когда я почти каждый день заходил к ним в сортир.

Вальяжно открывал дверь, строил томный пресыщенный взгляд, после чего неспешно вплывал в комнату. Я оглядывал раздетых и полураздетых мальчишек, здоровался со всеми, спрашивал про их жизнь. Я отвешивал парням щедрые комплименты, хищно тискал их за отъеденные на чипсах и шоколадках бока.

Мальчики картинно и приторно закатывали глаза от удовольствия, благодарили меня безо всякой меры и лезли ко мне целоваться. Затем кто-то из них начинал аккуратно расстёгивать пуговицы на моей рубашке, стаскивать с меня сорочку, а затем и штаны.

Я выбирал себе какого-нибудь паренька поприличнее, крепко прижимал его к себе, размашисто и грубо лапал, говорил пошлости, а затем уводил в дальнюю кабинку и там делал с ним всё, что хотел.

Впрочем, хотел я не так уж многого.

Да, вот такая вот публика собиралась в мужском туалете на третьем этаже.

В наших школьных туалетах вообще постоянно собирался народ.

И кстати, должен вам сказать: те ребята, что набивались в сортир на третьем этаже, – это ещё публика приличная.