Теперь всё можно рассказать. Том второй. Боги и лягушки.

Да, нравы у филёвских жителей тогда были определённо лучше, чем сейчас. Люди у нас тогда были совершенно другие, не те, что сейчас. Эти люди не думали о содержании сахара в крови и знать не знали про то, что такое глютен. Не ведали они ничего также и про кардиотренировки, про детоксикации и фруктовые пюре, называемые теперь английским словом smoothie.

Эти люди старались брать от жизни всё. Они любили вкусно поесть и сладко поспать. Они вовсе не умели рефлексировать и прокрастинировать. Даже сами эти слова были им неведомы. Они не мучились депрессиями, не страдали от харассмента и не были озабочены проблемами «токсичной маскулинности».

Трудились эти люди не в душных офисах, но в пропахших металлической стружкой и машинным маслом цехах завода Хруничева.

Они с нетерпением возвращались с работы домой и садились ужинать. И ужинали они вовсе не пустым магазинным салатом, но жареной колбасой с майонезом. Они смотрели телевизор и читали районные газеты. Они верили президенту Путину, надеялись на счастливый завтрашний день и молили о нём подчас одновременно нескольких богов. Многие среди них мечтали хоть раз в жизни повидать настоящих инопланетян или уж хотя бы дожить до тех времён, когда гигантский астероид уничтожит Америку.

Эти люди были настоящими патриотами. Они ненавидели фашизм, любили другие народы (и даже американцев тоже любили), но явно недолюбливали чужие правительства. А подчас и своё собственное не жаловали.

Эти люди ели и пили когда им вздумается, никогда не задумываясь ни о калориях, ни тем более о гликокемическом индексе потребляемой пищи. Они любили проводить время за просмотром телепередач, не боясь быть подвергнутыми облучению «путинской пропаганды».

В выходные дни они старались подольше поспать, не опасаясь нарушить собственный режим сна хотя бы потому, что его вовсе и не было. Потом, когда они всё же поднимались, – то надевали лучшие свои костюмы и платья, а затем шли гулять в Филёвский парк. Да, эти люди ходили в парк именно для того, чтобы погулять, а не для того, чтобы выжимать из себя последние силы во время чудовищных тренировок, напоминающих ни то подготовку американского спецназа, ни то жуткие пытки в американской же тюрьме в Гуантанамо. Они неспешно перемещались за разбитым асфальтовым дорожкам, что зарастали постепенно мхом и диким бурьяном и не были тогда ещё заменены на постаменты из отвратительной серой плитки. Если было время, то эти люди отправлялись к старой Филевской набережной. Она была в те времена совсем не той, что ныне. Не было в те времена того помпезного бетонного монолита, заставленного бесконечными кафешантанами, что уродует речной берег во времена нынешние. Набережная представляла собой то и дело прерывающийся ряд бережно округлённых речными волнами довольно больших, но совсем не исполинских бетонных плит, многие из которых почти скрылись под толщей затянувшего их мха или же укрылись под листьями проросших сквозь образовавшиеся в бетоне трещины папоротниками. Так выглядели эти камни со стороны леса. Со стороны же реки они, годами будучи погружёнными в её на первый взгляд тихие, но на поверку очень крепкие волны, совсем округлились, истёрлись, обросли ракушками и водорослями.

Возле этих тинистых камней и любили отдыхать те самые люди, о которых я вам говорю. Они вовсе не пользовались никакими солнцезащитными кремами, но просто подставляли свои тела столь редкому в нашей столице тёплому летнему солнышку. Безо всякого страха они забирались в прозрачные, пахнущие мокрым песком и тиной воды Москва-реки, а потом грелись, полёживая на траве, ели и разговаривали. Принесённое из дома мясо или же выловленную в Москва-реке рыбу они жарили тут же, используя для этого самодельные жаровни, сварганенные из найденных поблизости битых кирпичей. Да, эти товарищи вовсе не чурались есть рыбы из нашей родной реки! Они твёрдо знали, что наша московская рыба – самая лучшая рыба на свете.