Теплая птица

Ныло задетое пулей плечо, да и во всем теле разливалась слабость. Но мне было покойно, даже, пожалуй, весело. Едва ли кто-либо в Джунглях испытывал подобное. Мне открылся новый смысл существования, заслонив прежний — борьбу за собственную шкуру. Моя шкура! Сколько на тебе отметин от заточек, клыков, пуль, сколько ожогов, шрамов и затянувшихся язв! Ты задубела и потрескалась от мороза. Я спасал тебя, и буду спасать, но ты теперь не властна надо мною, моя шкура, я не служу тебе! Лишь одно в Джунглях достойно служения, напряжения всех сил — девушка, так доверчиво прижавшаяся ко мне.

Красная полоска окаймила горизонт. Пошел редкий мокрый снег. Неуверенно выглянул краешек солнца — луч, поплясав на обломках арматуры, перепрыгнул на лицо спящей Марины, пробежался по припухлым покрасневшим губам, веснушчатым розоватым щекам, блеснул в волосках бровей. Она открыла глаза, слабо улыбнулась.

— Утро?

— Утро, — сказал я и, приподняв ее голову, поднялся с колен. — О!

— Ты чего?

— Ноги затекли, — простонал я. — Дьявол!

Тысячи иголок безжалостно вонзались в мышцы — хотелось и плакать, и смеяться одновременно. Я принялся неуклюже шагать по площадке, морщась и вскрикивая. Марина прыснула со смеху.

— Тебе-то хорошо, — закричал я. — О! Стрелковская пытка.

— Посмотрел бы ты на себя.

Я улыбнулся.

— Поднимайся сама, — крикнул. — Посмотрим, как у тебя!

Она встала и, притворно ойкнув, принялась вышагивать рядом со мной.

— О! Пытка стрелковская.

— Не притворяйся.

Подойдя к краю площадки, я посмотрел на ночного гостя, распластавшегося внизу, как черный крест.

— Лежит? — приблизившись, спросила Марина.

— Куда денется, с такой-то высоты.

Высота и вправду была головокружительная: при свете солнца весь город как на ладони — белый лист с зелеными и красноватыми крапинками.

Как я и думал, ни одного здания не уцелело. Неподалеку от башни начинался лес, уходящий к самому горизонту. Он казался сплошным, но я знал, что есть просека, по которой стелется железная дорога.

Где-то на окраине из-под земли поднимались клубы сиреневатого пара, будто беззубый рот старого курильщика выпускал дым.

— Андрей, пошли отсюда.

Я повернулся.

— Мне совсем не нравится этот город, — сказала Марина, глядя вдаль. — Да и есть хочется…

Мы подошли к лестнице.

— Я первый, ты за мной.

Марина кивнула.

Я перелез с платформы на лестницу и стал медленно спускаться.

— Андрей!

— Да?

— Мне страшно! Голова кружится!

Только этого не хватало.

— Цепляйся! Не смотри вниз!

Я остановился, задрав голову.

— Хватайся за перекладину!

Марина, зажмурившись, перелезла с платформы на лестницу.

— Держись крепче!

— Держусь… Кажется…

Она негромко засмеялась. Я облегченно вздохнул.

Я помог Марине соскочить с лестницы.

— Больше всего боюсь высоты, — призналась она, поймав мой удивленный взгляд.

Тело ночного гостя чернело впереди. Я направился к нему, невольно держа руку на рукоятке заточки.

— Андрей, ты чего?

— Да хочу глянуть… Стой на месте.

Я подошел к трупу, лежащему лицом вниз и припорошенному снегом. Широкая спина плотно обхвачена черной курткой, прожженной, изрезанной — дыры топорщатся желтым мехом; грязно-синие широкие штаны заправлены в носки; обут в тяжелые кованые ботинки. Одежка, как у игрока… Неужели, игрок? Таких здоровяков мне прежде встречать не приходилось. Плотный, кряжистый; руки — что бревна, а мощный затылок оброс бурой шерстью.

— Ого!

— Я же сказал тебе.

— Ты опять? — отмахнулась Марина. — Тоже мне, командир.

Она подошла к игроку, дотронулась носком ботинка до широкой руки.

— Андрей, может, перевернем его?

Марина прочла мои мысли.

— Ну, давай, — притворившись равнодушным, согласился я.

Мы вцепились в труп. Вот так тяжесть, черт подери!

Игрок на мгновение замер на боку и перевалился на спину. Несмотря на свою прожженную шкуру, я вскрикнул, как мальчик, и отпрянул, упав в сугроб. Марина взвизгнула и отшатнулась.

Лица нет. Есть бесформенный, зеленоватый комок, покрытый бледными волосками; в недрах комка скрываются волчьи глаза, а широко разинутая пасть обнажает звериные клыки.

Не сговариваясь, мы побежали к лесу, застревая в снегу. Прочь, прочь отсюда.

— Погоди, Андрей, не могу, — взмолилась Марина. Уткнулась в толстый ствол березы и, обняв дерево, замерла, тяжело дыша.

У меня прилип к спине свитер. За всю свою игру с Джунглями я никогда не убегал от страха. От страха, сросшегося с инстинктом.

— Что это было? — выдохнула Марина.

Стараясь восстановить дыхание, я пробормотал:

— Не знаю. Похоже, мутант…

— О, Боже! — девушка прикусила губу. Мне казалось, она сейчас заплачет.

Худо-бедно привыкший к уродству природы и животных, человек, столкнувшись с уродством себе подобного, содрогается.

— Какая-то ошибка, случайность, — проговорил я. — Все из-за проклятых зеленых луж…

Марина вытерла глаза. Какая ты все-таки плакса!

— Зачем он лез к нам?

Я вспомнил пасть, полную острых зубов, содрогнулся.

— Может быть, эта башня была его ночлегом, а я припечатал ему между глаз, — неуклюже пошутил я.

— Хорошо, что припечатал.

— Хорошо? — неуверенно засмеялся я. — А где же твоя жалостливость?