Теплая Птица (отредактированный вариант с альтернативной концовкой)

то похожа на Марину. Да, волосами. Я взял рыжую прядь: у моей женщины волос

мягче, нежнее.

Тяжелая рука легла на плечо. Я обернулся.

-Что, Артур, понравилась? – отец Никодим подмигнул.- Пришлю к тебе, если

проснется.

-А сны?

-Что?

-Снятся ли им сны?

Отец Никодим задумался.

-Наверное, снятся. Нам всем снятся.

Я представил: бесконечный сон, вроде того, про казнь Серебристой Рыбки.

Мурашки побежали по телу.

Овощи!

Темнота и лабиринт, наполненный страхами, радостями и болями.

Лабиринт, построенный на обломках памяти, в который не войти, из которого не

выбраться.

Овощи не видят снов.

Что-то начало расти внутри меня – вся моя жизнь в Русских Джунглях

набухала, как овощ.

-Просыпайся.

Отец Никодим отстранился, Епифанцев захихикал.

-Просыпайся! – заорал я и ударил рыжеволосую женщину по щеке. Даже

краткое соприкосновение передало холод ее тела.

Блуждающие в лабиринте. Ау! Сюда! Выход здесь!

-Просыпайтесь.

Я побежал вдоль нижнего яруса.

-Просыпайтесь!

Отец Никодим что-то крикнул.

Стена. Я остановился. У лабиринта нет выхода.

-Артур!

Глава ОСОБи улыбался, пока я подходил. Епифанцев вытирал ладонью

выступивший пот.

-Посмотри-ка, Артур.

Рыжеволосая женщина сидела на нарах, тараща на нас непонимающие

глаза. Ее губы пошевелились (синеватые, тонкие), но не издали ни звука.

-Черт подери, - сказал Епифанцев.- Впервые такое вижу.

-Что такое? – обратился к нему отец Никодим, на лице которого еще не

угасла улыбка.

-Впервые вижу, чтобы овоща разбудили, ваш крест, - работник теплицы

вытер взмокшие ладони о серую ткань робы, - обычно они либо сами

просыпаются, либо вообще не просыпаются.

-Не думаю, что ее разбудил Артур, - задумался отец Никодим. – Скорее,

просто настал ее час. Эй.

Он помахал рукой перед глазами женщины. Та не среагировала.

-Бесполезно, ваш крест, - ухмыльнулся Епифанцев. – После пробуждения

овощу надо часов пять, чтоб оклематься. Бывают, конечно, исключения, но эта

явно не из них.

-Хорошо, Епифанцев, вызывай людей. Пойдем, Артур.

Мы направились к стеклянной двери. Отец Никодим обернулся.

-Да, и еще, - он выразительно кивнул на неподвижно сидящую на нарах

женщину. – Держи свой хуй на привязи, а то я тебя знаю.

Епифанцев почтительно закивал головой.

8

ЛОРД-МЭР

На последнем этаже башни дверь с лестничной клетки была

металлической, а не стеклянной, и у нее дежурили сразу два автоматчика. Отец

Никодим кивнул одному из них и тот, выудив из кармана длинный ключ, отпер

дверь. Мы вошли. Дверь с лязгом захлопнулась.

Широкий полукруг стены украшали потускневшие, но все еще яркие

рисунки. Дети пускают воздушного змея, играют в мяч, сидят за партами. Похожие

рисунки – на высоком потолке.

-Артур, - негромко сказал отец Никодим (похоже, здесь он почувствовал

себя неуютно). – Постарайся не выкинуть коленец, как в теплице. Я, конечно, все

понимаю, но Лорд-мэр - это не овощи, которых нужно будить.

-Обещаю, ваш крест.

Глава ОСОБи подошел к двери с проржавевшей табличкой (черные буквы

«ДИРЕКТОР» едва читались), взялся за круглую ручку, взглянул на меня и

повернул ручку.

Я вошел следом за ним в полутемный кабинет, заставленный шкафами с

полуистлевшими бумагами, со статуэткой мальчика, играющего на трубе, с

широким столом и креслом у единственного окна. Огляделся, нащупывая за

пазухой нож.

В кабинете кроме меня и отца Никодима никого не было.

Глава ОСОБи устало опустился в кресло.

-Но где же Лорд-мэр, ваш крест?- спросил я, уже смутно догадываясь об

истине.

-Андрей, - вздохнул отец Никодим. – Островцев Андрей, какой ты, в

сущности, мальчик. Глупенький мальчик, - он кивнул на статуэтку. – Дудишь-

дудишь, а зачем, почему – тебе невдомек. Лорд-мэр перед тобой.

Я выхватил нож. Протиснувшийся в окно солнечный луч сверкнул на

лезвии.

Дверь кабинета распахнулась, сильный толчок в спину бросил меня вперед,

на стол. Отец Никодим вскочил, прижал мою голову к столешнице. Сзади кто-то

выкрутил мне руку и забрал нож.

-Накинь на него браслеты, - брезгливо сказал Лорд-мэр, - что-то

распетушился не в меру.

Запястья сдавил холодный металл. Сильные руки оторвали меня от

столешницы и усадили на пол. Киркоров, ухмыляясь, уставился на меня, а через

его плечо… Через его плечо на меня смотрела Марина.

Киркоров размахнулся и ударил. Рот наполнился соленым. Я не следил за

ним, а глядел на Марину. На ее лице отразилась боль, когда кулак Киркорова

врезался мне в губы: почему, если она с ними заодно?

Черт подери! Только сейчас я разглядел черный ошейник на шее Марины и

цепочку, тянущуюся к запястью Киркорова. Лютое бешенство овладело мной. Что

было сил, я боднул Киркорова в живот. Он отшатнулся, врезался спиной в шкаф.

Прелые бумаги полетели ему на голову. Цепочка натянулась, Марину швырнуло

на пол.

-Андрей, не надо! Они убьют тебя!

Крик Марины отрезвил меня. Я прислонился к стене.

Она выглядела изможденной, под глазами – синие круги, щеки ввалились. Я

вдруг осознал, что физически ощущаю ее боль.

-Марина, - прошептал я, не замечая ничего вокруг. – Девочка моя.

Она смотрела на меня; две чистые полоски появились на ее запачканных

щеках.

-Лорд-мэр, - прошипел Киркоров с искривленной от злобы рожей, - позволь

я перережу ему глотку?