Теплая Птица (отредактированный вариант с альтернативной концовкой)

в кабинет ворвался стрелок. Я выстрелил: стрелок завалился вперед, головой в

пепел нашего костра.

-Эй, они здесь, – завопил кто-то в коридоре. Секунда промедления – и мы

погибли.

Согнувшись, я выскочил из-за двери. Раздался сухой перещелк выстрелов,

резкая боль ожгла плечо. Позабыв про автомат, я с разбегу ударил стрелка ногой

в грудь. Он отлетел к стене и, ударившись спиной, съехал на пол. Не теряя

времени, прошил его пулями.

-Скорее, – заорал я, услышав шаги бегущих по лестнице стрелков. Марина

выскочила из кабинета. Автомат в ее в руках дрожал.

Мы бросились по темному коридору. Проклятая западня. Кабинеты

выходили окнами на площадь.

Рой пуль разорвал ковер под ногами. Марина взвизгнула. Ранена? Я упал

на пол и, повернувшись, выстрелил в ответ.

-Сюда.

Я на четвереньках добрался до ближайшего кабинета. Марина ввалилась

следом - вроде цела. Кинувшись к окну, я глянул вниз. По площади сновали

стрелки, стаскивая в кучу трупы. Оказывается, в Калуге не так и мало было

народу.

Западня… В коридоре шаги, шепот – знают, суки, что мы теперь никуда не

денемся.

-Сколько там? – голос снизу, хриплый, властный.

-Двое, конунг, - отозвался кто-то, находящийся в коридоре рядом с нами. -

Мужик и баба.

-Бабу постарайтесь живьем взять. Позабавимся.

Каменный Ленин, улыбаясь, указывал рукою на крышу. Я лег спиной на

подоконник и посмотрел вверх.

-Марина.

Она приблизилась; в глазах даже не страх и отчаяние, а равнодушие,

готовность принять то, что приготовила для нас судьба.

-Марина, – крикнул я: захотелось влепить ей пощечину, подобную той, что

она влепила мне. Девушка встрепенулась.

-Забирайся мне на плечи и цепляйся за карниз.

-Уходят, суки,- заорали с площади, когда Марина, дрожа, как

новорожденный олененок, отпустила руки с моей шеи и перенесла их на

скользкий карниз крыши.

-Подтягивайся, ну же.

Пули с жадным лязгом врезывались в камень рядом со мной, плечо горело.

Марина, вскрикнув от напряжения, исчезла за отворотом крыши. Я остался

в кабинете один. Чтобы стрелки из коридора не вздумали сунуться, пальнул в

дверной проем, забрался на подоконник, и, подпрыгнув, ухватился за карниз.

Снизу строчили без перерыва, но в полутьме не могли как следует прицелиться.

Отчаянная веселость овладела мною: попробуйте, падлы, съешьте.

Подтянувшись, я перебросил ногу на крышу. Марина вцепилась в куртку и помогла

мне.

Оглядевшись, я замер: меж кирпичных труб и переломанных антенн торчал

жирный зад вертолета. Как он смог опуститься прямо на крышу?

-Ты ранен?

-Тихо, – я дернул Марину за рукав, увлекая за одну из труб.

Тут и она увидела вертолет и в ее глазах блеснула радость. С чего бы это?

Но времени на расспросы не было.

-Всего один, - пробормотал я, различив через стекло кабины затылок

пилота. - Эх, отсюда не достать... Стой здесь.

Я двинулся вперед, не сводя глаз с затылка. Достигнув вертолета, подлез

под пахнущее машинным маслом брюхо...

-Какого хуя.

Пилот поперхнулся – он жрал концентрат из банки. Расширившимися

глазами уставился на меня. Это был толстяк с широким бледным лицом.

-Н – не стреляй, - просипел он, как завороженный глядя на дуло автомата.

Почему-то мне и вправду не хотелось убивать толстяка. В его глазах

проскользнуло что-то … детское. А может, мне показалось – я ни разу не видел в

Джунглях детей.

Марина снова меня не послушалась. Она подскочила к вертолету и, едва

глянув на пилота, заорала:

-Выметайся.

Толстяк стал выкарабкиваться из машины, разбрасывая во все стороны

концентрат. Он был одет в чудн ые штаны из какой-то мягкой материи - спереди

расплылось темное пятно.

-Скорее, ты! - от нетерпения у Марины сорвался голос.

Толстяк все-таки покинул вертолет, уставился на меня расширенными

глазами. Нижняя челюсть дрожит, к высунувшемуся кончику языка прилипли

кусочки концентрата.

-Лечь, – приказал я: толстяк тут же опустился на смоляное покрытие крыши,

бормоча:

-Не стреляй, не надо.

Марина юркнула на освободившееся место пилота. Что она задумала?

Над головой застрекотало. Я отпрыгнул в сторону, укрывшись за широким

боком вертолета и лишь после этого поднял голову: другой вертолет, с синим

брюхом, завис над нами. Автоматная очередь - как клацанье хищных зубов. На

спине толстяка появилась линия из красных точек, почти сразу ставших

расплывшимся пятном. Банка с концентратом покатилась по крыше.

Пули звякнули по металлу, одна из них задела рюкзак у меня на спине.

Тело толстяка вздрагивало, точно оживая.

-Андрей, залезай.

Это ж надо – я совсем забыл про Марину, пожалуй, впервые со дня

Последнего Поезда.

-Что уставился? Скорее.

Я выпустил длинную очередь и, кувыркнувшись по крыше, влез внутрь

машины.

-Что ты задумала?

-Тихо!

-Ты умеешь?

Она не ответила, отыскивая что-то на приборной панели. Наконец, надавив

на какие-то кнопки, и дернув за обмотанный изолентой рычаг, Марина

повернулась ко мне. Сказала:

-Держись.

Мне понравилось, как она это сказала.

Над головой загудело. Ожили лопасти - машина задрожала, передав свою

дрожь мне. Неужели полетим?

Крыша осталась внизу. Я, не отрываясь, смотрел в выпуклое, как глаз

твари, окно. Площадь с памятником Ленину. Прямо под памятником – гора трупов.

Стрелки суетятся, стреляют в воздух.