Теплая земля Колыма

Проторенная через тайгу нартовая дорога то огибает полоску высоких лиственниц, то поднимается на террасу, то ныряет в заросли ивняка. Оленей встречается все больше. За невысоким бугорком целый лес голов, украшенных рогами.

Сергей говорит, что в этой группе около двухсот оленей. Старые и молодые корбы, важенки, чалымы и совсем малыши — энкены. Я уже знаю, что телочка до года — гулка, после года явкан-немычан или просто немычан. А бычок — явкан-корб, явкан-мулкан и, наконец, корб. Говорю об этом Сергею, тот смеется:

— Молодец! Наверное, тоже хочешь стать бевденом?

— Кем-кем?

— Вот тебе и раз! А старики и вправду думали, что ты эвен. Бевден — это я. Олений пастух, значит.

Дорогу пересекает цепочка оленей, и тотчас из-за деревьев доносится крик:

— Эге-ге-ге-ге-ге-е-е! Ить-ить-ить! Ов-ов-ов!

Олени заторопились, а к нам подошел пастух, высокий, загорелый до черноты. Он сел на кочку и принялся стаскивать куртку.

Знакомясь со мною, пастух, не поднимаясь с кочки, буркнул:

— Вася, — и принялся рассматривать дырку на рукаве. Сергей присел рядом и, словно о ком-то постороннем, сказал:

— Не поверишь, вот у этого Васи в семье два Васи. Я думал, сводные или как-то иначе — ничего подобного — родные братики. Этот Вася родился, его отправили в интернат, потом еще трое детей родилось, их тоже в интернат. А когда родился пятый — решили назвать Вася. Представляешь, родители на полном серьезе забыли, что у них один Вася уже есть. Теперь имеют двух Васей, и ничего — живут.

Сергей вдруг вспомнил, что нужно вырубить заготовку на топорище, и отправился на поиски подходящей березы. Мы с Васей занялись костром. Наломали с сухостоины веток, пристроили у огня чайник с водой, набрали по горсти прошлогодней брусники. Приправленный этой ягодой чай очень вкусен.

Разлили по кружкам коричневый от заварки и ягод чай, Вася внимательно посмотрел на меня и вдруг спросил:

— Водки много привез?

Я удивился:

— Откуда? Я ведь тоже почти не выбираюсь из тайги.

— Плохо, — поскучнел Вася. — Сейчас бы немного выпить.

Наверное, чтобы как-то понравиться Васе, принимаюсь рассказывать, что когда-то работал на заводе, где все детали мыли в чистом спирте. Кажется, вот где разгуляться. А почти никто не пил.

— В городе хорошо, — мечтательно протянул Вася. — Асфальт. Везде ровно-гладенько. Бежишь — не споткнешься. Все лодыри там собрались. По городу бегают, а по тундре бегать не хотят — кочки мешают. Самая трудная работа из всех работ — пасти оленей.

Смеюсь над его словами и перевожу разговор на другое:

— Вась, ты не знаешь, где сейчас мой Дичок?

— Возле палатки крутится. Пряговые олени от палатки никогда не уходят, вот и твой олененок с ними. Можешь в любом месте поставить палатку, отпустить оленей и уехать хоть на целый месяц — никуда не уйдут. Я его по горбоносой важенке нахожу. Он лишь меня заслышит, отбегает и затаивается. Рядом лежит, а не разглядишь. Домашние так не делают, а дикарь — он и есть дикарь. Ты его к наледи отпусти, пусть к своим пристанет, а то старики его быстро оприходуют.

— Как это оприходуют?

Вася рассмеялся:

— Очень просто. У энкенов мясо вкусное. К тому же нам от буюнов одни неприятности. В прошлом году с десяток важенок понесли от буюнов. Малыши родились хилые и через месяц все передохли.

По кустам пробираюсь к устью ручья, отыскиваю палатку и стоящую возле нее Горбоносую. С важенкой творится что-то непонятное. Четверо, нет пятеро оленят окружили ее и дружно добывают молоко. Спиной ко мне два довольно крупных олененка. Они так стараются, что буквально поднимают Горбоносую в воздух. Она же закрыла глаза и равнодушно жует жвачку, словно все происходящее ее не касается.

— Вы что, варвары, делаете? Дичок! Дичок! Минь-минь-минь!

Олененок бежит ко мне. Следом поспевает малыш Горбоносой. Варвары оставили важенку в покое и внимательно глядят издалека. Дичок подбежал, ткнулся носом в мои колени и экнул. Угощаю Горбоносую хлебом, беру Дичка на руки и иду к палатке…

Расплата

Я похвалился накормить бабку Домну украинской ухой, но за целый день поймал всего лишь несколько хариусов-недомерков. Виновата погода. С утра светило солнце, но вдруг захолодало и пошел снег. Сразу исчезли комары с мошками, ветки кедрового стланика наклонились к земле.

Приходится возвращаться в стойбище с десятком рыбешек.

Дорога ныряет в частый лиственничник, пересекает невысокую, разглаженную ледником морену и выходит на новое болото. Наверное, здесь когда-то было озеро, потом заросло травой и высохло. По мере того как отступала вода, на берегу вырастали полоски кустарников. Эти полоски обрамляют берега давно умершего озера. В середине болота торчат похожие на грибы кочки, чуть выше тянутся ленты узколистой спиреи, за нею шелестят зубчатыми листочками кусты карликовой березки.